Не доходя до машины совсем немного, лось кивнул головой, как бы поздоровался, – Остановился под березой и начал боком тереться о ствол. Дерево затряслось, качнуло ветвями, желтые листья посыпались на лося и облепили его, точно медалями. Перестав тереться, лось посмотрел на свой правый бок, потом на левый и, видимо, удивился своему пестрому наряду – эдаким стал медалистом – и медленно направился к лесу.
– Ух ты, громадина какая! – не удержался Ваня. – Лось, лось!
Борейко тоже замер от удивления – он никогда не видел живого лося. А тут зверь прошел рядом, будто нарочно подарил людям интересное зрелище, показал себя: не видели раньше меня, так любуйтесь!..
– Вот это рога!.. Какой красавец! –все никак не мог успокоиться Борейко. – Ах, нет фотоаппарата.
Он вспомнил, зачем ему понадобилось раздеваться, только тогда, когда лось скрылся в лесных зарослях. Повернулся к реке и снова хлопнул в ладоши, подергал плечами, лицо его стало озабоченным, широкий лоб наморщился. Похоже было, Борейко колебался – все же риск большой. Но не отступать же. Сел на землю, снял сапоги, гимнастерку.
– Ну, кто говорил, что вода холодная? Ты, Таня?
А лось-то искупался.
Сапоги поставил рядышком, на голенища повесил портянки, аккуратно положил гимнастерку и брюки на капот. Оставшись в одних трусах, стал бить себя ладошками по бокам, ногам, прыгать, приседать, побежал по берегу вверх и там вошел в воду смело, решительно – точно так входил лось. И, бултыхнув, поплыл быстро, энергично, саженками, наискосок течению.
Ваня присел у воды, опустил туда руку, поболтал– холодно! Но, как бы разделяя с Борейко его нелегкое испытание и этим помогая ему, руку не вынимал: хоть маленькую частицу холода да заберет у реки. Держал руку, заставляя себя думать, что купаться можно, что вода действительно потеплела. Таня тоже опустила палец в воду, но тут же вытащила его и вытерла о платье.
Тем временем Борейко уже доплыл до берега, выбежал из воды, запрыгал, точно индеец, отплясывающий свой танец. Паромщик накинул солдату на плечи пиджак, чтобы он быстрее согрелся, бил его ладонью по спине, по плечам, растирал, мял, хлопал.
Для того чтобы перегнать лодку и перевезти детей, Борейко понадобилось совсем немного времени.
– Отсюда до школы вас довезет дядька Павел, – сказал Борейко. – И на уроки успеете вовремя.
– Довезу, гвардейцы, домчу мигом.
Мотор «Запорожца» зарокотал, автомобиль вздрагивал, нетерпеливо рвался в дорогу. Борейко уселся в лодку.
– Привяжи получше лодку, – предупредил его паромщик, – а то снесет. Паром должны сегодня пригнать. За ним буксир послали.
Таню Павел Алексеевич усадил на переднее сиденье, Ваня уселся сзади, и «Запорожец», толчком тронувшись с места, помчался в поселок.
Дети щурились от солнца, и каждый из них думал с радостной благодарностью и про солдата Борейко, и про инвалида Павла Алексеевича, которые так старались сделать для них добро. Разве можно забыть об этом? Глядя на них, сам невольно будешь стараться сделать для людей хорошее…
А Борейко, возвращаясь в часть, удивлялся: куда девались подавленное настроение, досада, омрачившие ему сегодняшнее утро. Спокойно и тепло было у него на сердце и никакой обиды. Он даже начал посмеиваться над собой. На Карпова разозлился… Подумаешь! А за что? Правильно покритиковал. Вспомнил о ночной стрельбе и подумал: неудача у него случайная, он знает, в чем ее причина, и теперь добьется успеха. Было такое ощущение, будто река, которую он переплыл, смыла с него сентябрьской чистой водой всю эту никчемную обиду, неприятности, мелочность…
– Ну, Карпов. Ну, Карпов, – засмеялся Борейко и стукнул кулаком по баранке. – Художник, поэт, чем пион по стрельбе. Ты у меня еще повертишься. Еще по смотрим, на что я способен. Еще потягаемся. Только ты мне, конечно, поможешь…