Отношение к берсеркам в разные времена менялось весьма значительно. От почти мистического страха и почитания (считалось, что они помечены Перуном, который вселяется в тела берсерков во время боя) до панического неприятия и отторжения населением (берсеркам порой дозволялось жить только на отшибе, подальше от селений и обычных людей).
Некоторые ошибочно отождествляют дух берсерка и дух самурая.
С таким же успехом можно говорить о сходстве дирижабля и транспортного самолета — оба большие и оба летают. Вот только различий, принципиальных и фундаментальных, гораздо больше.
Путь самурая — кропотливый и вдумчивый путь к смерти. Правда, с одной оговоркой, которая, увы, вылезает-таки на передний план.
Речь идет о веками культивируемой преданности своему господину. Заметьте, абсолютной и самозабвенной, беспрекословной и тотальной преданности!
Именно такая преданность и составляет 90 % чести самурая (с желающими поспорить на эту тему я с удовольствием обсужу предмет в присутствии компетентного японца). Что это значит? Немного утрируя, можно сказать так: самурай легко и спокойно пойдет на смерть, буде она понадобится господину (феодалу, хозяину и пр.). Причем пойдет, ни на мгновение не задумываясь о ее целесообразности! Не взвешивая на одной чаше весов безопасность собственного рода (семьи) и банальную прихоть господина на другой. Не менее специфично выглядит смерть, предписанная внутренним кодексом вассала.
Известная легенда о 47 ронинах повествует о подвиге гиси: исполнении ими долга преданности господину и отмщения формальному виновнику его гибели. Не разбирая, кто прав, кто виноват, и даже невзирая на приговор суда.
В результате намеченный субъект был убит, а 47 ронинов спокойно сделали себе сеппуку. Короче, все умерли — очень грустная история (прервались ниточки жизни почти полусотни человек).
Осталось лишь вспомнить, что смерть их сюзерена произошла в результате из ряда вон выходящего случая нарушения этикета. На приеме в замке сегуна этот сюзерен посмел напасть с вакидзаси на одного из присутствующих.
В результате суд признал его виновность и приговорил…
В свете сказанного можно утверждать, что детская русско-японская считалочка: «Самурай, самурай, кого хочешь выбирай» — абсолютно неверна — нет у них такого выбора. Путь самураев выглядит, как четко проложенные рельсы, только разной протяженности, с той или иной мерой кривизны. В отличие от самураев любой берсерк имеет несравненно большую свободу воли, мысли и действий.
Видимо, поэтому самурайская концепция не кажется мне продуктивной для русских. И поэтому мне ближе наш тип боевого мышления, с его возможностью выбора целесообразных действий и осознанием родовых ценностей, ради которых предстоит идти на смерть.
Когда за спиной жена с детьми или родное селище, любой лапотный русич даст немалую фору хваленому духу самурая. И кажется мне, что о господах-хозяевах русский будет думать в последнюю очередь, что подтверждают слова одного из защитников Брестской крепости: «О Сталине мы думали в последнюю очередь, если вообще о нем кто-то думал…».
Имеется в виду нормальный русский — мужчина со здоровым сознанием и естественной шкалой ценностей, не задурманенный религиозной несуразицей и прочими деградационными фантазиями.
Таким образом, при равной готовности к подвигу разница между жизненными позициями и воинскими традициями в Японии и России вполне очевидна: самурай, сообразно с кодексом чести и по воле господина, готовит себя к смерти — неотвратимой гибели, русич, сообразно Покону и по собственной воле, готовит себя к жизни — выживанию вопреки всему и невзирая ни на что. Ибо, как сказал Я. Волохов: «Русский не боится смерти, он просто ее не хочет».
Поэтому мы совершенно напрасно плебейски восхищаемся воинскими кондициями самураев, их искусством каллиграфии и сочинения стихов. Мы почему-то напрочь забыли о своих воинских традициях. Например, о русских воинах, среди которых были такие ярчайшие личности, как Давыдов, Баратынский, Лермонтов.
Им не меньше, чем самураям, было знакомо понятие чести, и они не меньше самураев отдавали жизнь служению — профессиональному военному служению Отчизне.
Они тоже владели рисунком. А уж стихотворчество наших героев будет и посерьезней формата трех- и пятистиший.
Однако в знак уважения к японским культурным и историческим традициям я хочу засвидетельствовать свое почтение к их понятию гармоничного воина — человека, который равно успешен во владении оружием, поэзией и рисованием.
Помня аскетичность их каллиграфии и лаконичность стихов, посвящаю самураям свою работу в графическом стиле и несколько стихов в форме традиционных японских хайку.