В тот день очень многие овечки окотились. И двойняшек было столько, что мама на радостях нажарила целую гору боорсаков[3].
Отец наелся досыта и щедро сказал Мамбету:
— Ну, уж из этого белохвостого, что ты подкараулил сам, обязательно сделаем тебе шапку. Двоих все равно матке трудно кормить, молока не хватит.
Мамбет промолчал, сделал вид, что ничего не слышит. А сам решил тайком отдавать белохвостым ягнятам всю свою долю молока.
Дня через два приехала почтальонка, привезла письмо от бабушки и газету, в которой были портреты матери и отца Мамбета. В газете их называли маяками трудового фронта. Так сказала почтальонка. Мамбет догадался, что маяками родителей называют за то, что они целую ночь без устали маячат вокруг отары, ходят с фонарями, помахивают, не подпускают волков.
Пока Мамбет рассматривал картинки в газете, отец написал записку председателю. Писал он медленно, будто черепаха ползет на гору, а буквы ставил огромные, жирные, как следы мокрой курицы в ныли. Написал, отдал записку почтальонке и ушел.
А почтальонка девушка добрая и, пожалуй, самая красивая на свете. Она прочитала Мамбету записку. И они вместе порадовались, что отец не забыл написать председателю о том, как им помогал Мамбет в первую ночь большого окота… Хорошая она, эта почтальонка. Не зря же у нее такое нежное имя, Айгюль — лунный цветок.
Зима наконец выдохлась, перестала дуть холодными ветрами из ледниковых ущелий. Со снежных гор вместе с веселыми ручейками спустились цветы. Желтенькие, голубые, красные и всякие-всякие.
Был самый веселый, самый солнечный день, когда на пастбище опять приехал председатель.
Отец пас у самых снеговых гор. Вся отара отсюда казалась горсточкой синеватых камушков, брошенных в первую весеннюю траву.
Мать наводила порядок вокруг домика, готовилась к первомайскому празднику. Мамбет ей помогал.
Председатель поставил коня за домом. Поздоровался и с матерью и с Мамбетом за руку. Расспросил, как идут дела. Какой приплод…
Джюнус пристально смотрел на Мамбета и пощипывал черную длинную бородку. Он совсем не старик. А бороду, говорят, завел для солидности. Председателем выбрали, когда вернулся с фронта после тяжелого ранения, а лет ему было всего только двадцать. Боялся, что не станут слушаться такого молодого, вот и отрастил бороду.
Постоял председатель перед Мамбетом, потеребил свою бороду, а потом насупил большие, колючие брови да и говорит строго, серьезно:
— Что же, товарищ Мамбет Токторбаев? Дошли слухи, что опять отказался от премии, не разрешаешь резать ягненка на шапку?
Сперва Мамбет думал, что его хотят ругать. А потом все понял и ответил точно так, как отвечал отцу:
— Нельзя из живого ягненка шапку шить!
— Молодец! Хорошим хозяином вырастешь! — солидно сказал председатель. — Давай вместе напишем такое письмо во Фрунзе, чтоб совсем запретили шить шапки из живых ягнят.
— Напишем! — засиял Мамбет.
— А теперь получай. На этот раз мы решили дать тебе такую премию, что уж не откажешься…
Председатель вынул из-за пазухи шапку из меха золотистой лисицы, с голубым верхом и подал ее Мамбету.
Мальчик обеими руками, бережно, словно хрупкую вазу, взял невиданную шапку и широко открытыми глазами начал рассматривать ее со всех сторон. Она была воздушно легкой. Колпак из бирюзового бархата сверкал, словно осколок утреннего неба над снеговыми горами. А вокруг него, казалось, свернулась калачиком живая лиса. Золотистый мех был так нежен, пушист, что мальчик боялся дышать на него, как на одуванчик!
Бесподобная шапка!
Русские мальчишки такой шапки, пожалуй, в жизни не видывали, если они не бывали в Киргизии, в стране, где много солнца, цветов и золотистых лисиц.
— Надень, померяй, — теперь уже улыбался председатель, — ты ее заработал!
А мама в это время почему-то вытирала слезы.
Чудная она, не знает, когда надо плакать, а когда радоваться.
Мамбет посмотрел и внутрь шапки, на алую, как первый тюльпан, шелковую подкладку. Стянул с головы отцов малахай. Зажал его коленями: он еще может пригодиться! И осторожно, торжественно надел легкую, воздушно-пушистую, солнечно-рыжую лисью шапку.
— А теперь прокатись в моем седле, — вдобавок ко всему предложил председатель своего белого, как снег, коня. — Скачи к отцу, покажись ему.
Вот уж такой щедрости Мамбет не ожидал!
И по зеленому раздолью, словно ветром подхваченный, полетел на белом коне золотистый, сверкающий под ярким солнцем одуванчик.