— Да ты не суетись, дядя Федот. Я сыт по горло.
Старик, не слушая Устина, накинул полушубок и исчез за дверью. Через несколько минут он принес кувшин с квашенкой, достал из печи картофель и остановился в нерешительности перед Устином, почесывая за ухом.
— Ты чего, дядя Федот?
— Ах, едят тя мухи с комарами. Устин, есть у меня тут косушечка, только ты, поди, пить не станешь? Денатурка. Аль будешь?.. Ни-ни! Ты не подумай какая, — запротестовал он, видя, как Устин поморщился. — Через уголек цеженная, со стручком. Огонь! Сам не пью, от хвори держу, а в давности займался, ей-право, — засмеялся старик и опять, не слушая Устина, проворно залез на печь и вытащил бутылочку, бережно завернутую в тряпицу.
Старик разошелся и начал сыпать пословицами и прибаутками, да так ладно, что сопротивляющийся Устин не устоял и согласился попробовать винцо, которое, по словам Федота, «красит сердце и лицо».
— В каких местах воевал, что видал, что слыхал? — придвигаясь к Устину, расспрашивал Федот. — Я ведь тоже, считай, поболе года в председателях сельского совета ходил, и по нонешний день ходил бы, да дюже ослаб, остарел. Семен кабыть нехудо справляется. Довольны мы им. Ну, а какой теперь новый поворот в жизни будет? — спросил он и хитро улыбнулся.
— Власть наша. А поворот в жизни сами должны делать, — ответил Устин.
— Ну, а как же это, за что приниматься?
Семен сам руками разводит.
— Обдумать надо, с народом поговорить. Одна голова хороша, а две лучше.
— Это правильно. А все же путаемся мы, говорим по-разному. Каждый ждет весны и нуждается. Тягло у кого слабое, а у кого совсем нету. Вот тут-то и решай. Люди отощали, скот с ног валится.
— И про то мне известно. У соседей не краше. Ведь вот воевали мы не порознь, а всем народом, и одолели беляков. И обратно же надо всем народом наваливаться. Вот как я думаю.
От Тычкова Устин пошел к Спиридону, а затем к Арине, и всюду, куда только он ни заходил, речь начиналась с того, как быть дальше и как начинать жить.
Когда он вышел от Арины, полуденное солнце следило глаза. На дороге появились лужи.
«Ничего, ничего, — думал он, — началась весна, и все тронулось вперед. Не может быть того, чтобы люди жили, как раньше». И опять перед ним раскрывалось во всем сверкании будущее.
По пути к Зиновею он лицом к лицу встретился с Модестом. Тот вздрогнул и, посторонившись, снял шапку.
— Здорово, здорово, Модест Треухов, — ответил на приветствие Устин. — Ты чего сторонишься солдата?
— Я?.. Да помилуй бог! Я со всем сердцем, — льстиво заулыбался Модест.
— Твое сердце мне известно. Как живешь?
— Живу?.. Помаленьку.
— Хлеб есть?
На лице Модеста появилось выражение испуга.
— Да откуда ж он, господи!.. В продразверстку взяли все подчистую.
И вновь его лицо приняло смиренность и покорность.
— Так, так. Выходит, и сеять тебе нечем? — усмехнулся Устин.
— Чуток есть. — Модест вздохнул, и было видно, как ему хотелось избавиться от Устина.
— Ты не прибедняйся, не прикидывайся.
— Вот христом богом, Устин! — схватился за грудь Модест.
— Устин Андреевич я, — жестко поправил Устин.
— Извиняюсь, Устин Андреевич. Только, право слово, хошь верь, хошь не верь, а хлеба у меня в аккурат обсемениться.
— Ну это мы поглядим. Брехать-то ты ловок, — как бы про себя сказал Устин, оглядывая Модеста с головы до ног. А потом твердо, тоном, не допускающим возражения, добавил: — В эту весну тебе, Мокею и отцу Ивану придется вспахать и заскородить землицу Любови Петрушевой, Арине Груздевой, сиротам Егора Рощина, ну и другим…
— Устин! Устин Андреевич! Богом тебе клянусь, у самого силов только-только.
— Ты погоди, не лотоши. Петрушевы на тебя работали?.. Работали. Рощин Егор работал?.. Работал. Мать моя гнула на тебя спину? Гнула. Они в ту пору не говорили, что у них силов нету. Ну вот. А нонче тебе придется поработать на них. Понял?
— Товарищ Хрущев!
— Какой я тебе товарищ?
— Устин Андреевич, ну провалиться мне скрозь землю…
— Провалишься, погоди, время придет, — спокойно ответил Устин. — Тебе я сейчас по-доброму говорю, а то ведь, неровен час…
У Зиновея Устин застал Семена. Оба они о чем-то горячо спорили. Семен, не желая прерывать разговор, жестом указал Устину на скамью. Устин, прислушиваясь к беседе друзей, стал задумчиво смотреть в окно. Мечтательный Зиновей увлеченно говорил о том, как, по его мнению, надо действовать дальше, чтобы вывести деревню на путь к новой жизни.
— Надо всем селом запахать землю. Всем миром навалиться на нее, вздыбить это, понимаешь… чтобы это значит…