Я помню, как на одном из выступлений в школе мисс Танака Лулу заворожила публику скрипичным концертом Мендельсона. Потом мисс Танака сказала мне: “Лулу отличается от остальных. Она действительно чувствует музыку и понимает её. Мне кажется, она любит скрипку”.
Часть меня думала, что мисс Танака вешает мне лапшу на уши. Но другая часть преисполнилась вдохновения и решимости.
Подходило время бат-мицвы Лулу. Хотя я не еврейка и бат-мицва — это территория Джеда, мы с Лулу и здесь устроили битву. Я хотела, чтобы во время вечеринки она сыграла на скрипке “Еврейскую мелодию” Йозефа Ахрона — красивую молитвенную вещь, о которой нам рассказала старинная подружка Лулу Лекси. Джед одобрил, Лулу нет.
— Играть на скрипке? На моей бат-мицве? Это же смешно! Не буду. Это вообще неуместно, — заявила Лулу со злостью. — Ты хоть знаешь, что такое бат-мицва? Это же не концерт, — а затем она добавила: — Я просто хочу большую вечеринку и много подарков.
Это было сказано, чтобы спровоцировать и взбесить меня. Лулу слышала, как я годами придиралась к испорченным богатеньким деткам, чьи родители тратили миллионы на бат-мицвы, первые балы или празднования шестнадцатилетия. Правда в том, что Лулу строго идентифицирует себя как иудейку. В отличие от Софии (или, если уж на то пошло, Джеда) Лулу всегда настаивала на соблюдении правил Песаха и постилась в Йом-Кипур. Бат-мицва для неё — даже больше, чем для Софии, — была важнейшим событием в жизни, и она со страстью погрузилась в изучение Торы и Гафтары.
Я не проглотила наживку. “Если ты не хочешь играть на скрипке, — сказала я спокойно, — мы с папой отменим вечеринку. Мы просто проведём скромную церемонию — в конце концов, это важный ритуал”.
— Ты не имеешь права! — злобно отреагировала Лулу. — Это так несправедливо! Ты не заставляла Софию играть на пианино в её бат-мицву.
— Тебе будет полезно сделать что-то, чего не делала София, — сказала я.
— Ты даже не еврейка, — парировала Лулу. — Ты не знаешь, о чем говоришь. К тебе это не имеет никакого отношения.
За шесть недель до бат-мицвы я разослала приглашения от имени Лулу. Но я предупредила её: “Если ты не будешь играть “Еврейскую мелодию”, я отменю вечеринку”. (Название отрывка из книг Пророков, которым завершается чтение главы Торы по субботам, в праздники и посты.)
— Ты этого не сделаешь, сказала Лулу презрительно.
— Почему бы тебе не проверить это, Лулу? — подначила я её. — Попробуй выяснить, сделаю я или нет.
Я честно не знала, кто победит на
Глава 27 Кэтрин
Новость о том, что у Кэтрин рак, стала ударом для моих родителей. Двое самых сильных людей из всех, кого я знаю, были убиты горем. Моя мать все время плакала, не выходила из дома и не отвечала на звонки друзей. Она даже не разговаривала по телефону с Софией и Лулу. Мой отец продолжал мне звонить и измученным голосом снова и снова спрашивал, есть ли хоть какая-то надежда.
Кэтрин решила пройти лечение в Dana- Farber/Harvard Cancer Center в Бостоне. Мы выяснили, что это была одна из лучших больниц по пересадке костного мозга в стране. Также Гарвард был тем местом, где Кэтрин и её муж Ор учились и занимались, и там ещё жили их знакомые.
Все произошло очень быстро. Всего через три дня после постановки диагноза Кэтрин и Ор заперли свой дом в Стэнфорде и всей семьёй переехали в Бостон (Кэтрин отказывалась даже думать о том, чтобы её дети остались в Калифорнии со своими дедушкой и бабушкой). С помощью наших друзей Гордона и Алексис мы арендовали в Бостоне дом, нашли школу для Джейка и няню для Эллы.
Лейкемия была такой агрессивной, что доктора в Dana-Farber советовали Кэтрин соглашаться на пересадку костного мозга. Другого шанса выжить у неё не было. Но, чтобы пересадка стала возможной, Кэтрин пришлось преодолеть два серьёзных препятствия. Во-первых, пройти через интенсивную химиотерапию и молиться, чтобы её лейкемия закончилась ремиссией. Во-вторых, если бы это произошло, ей должно было повезти в поисках подходящего донора. В каждом из этих испытаний шансы на успех были невелики. Скорее, наоборот, ужасающе малы. И даже если бы все получилось, вероятность того, что костный мозг не будет отторгнут организмом, была ещё меньше.
Прежде чем лечь в больницу, Кэтрин провела два дня в Бостоне. Я была с ней, когда она попрощалась со своими детьми. Она настояла на стирке — две загрузки — и приготовила одежду для Джейка на завтра. Не веря своим глазам, я наблюдала, как аккуратно Кэтрин складывает рубашки сына и разглаживает ползунки и слюнявчики дочери. “Я люблю стирать”, — сказала она мне. Прежде чем выйти из дома, она отдала мне на хранение все свои драгоценности. “На случай если я не вернусь”, — сказала она.