Генерал И. Л. Хижняк запросил обстановку у командиров бригад. Доклады их не радовали. Присев к стереотрубе, он долго смотрел на поле боя. Взлетали султаны взрывов, низко над землей полз дым, редко перебегали одиночки. В докладах командиров бригад улавливалось одно: успеха нет и ждать его не приходится. Одни высказывали этот вывод открыто, другие — с оговорками, словно боялись огорчить комкора. К этому выводу пришел и он. Теперь предстояло убедить командующего. После доклада обстановки комкор с обычной твердостью в голосе доложил свое решение: прекратить атаки, с наступлением темноты произвести перегруппировку и с утра повторить удар.
Генерал Хижняк обычно смело высказывал любому начальнику свои взгляды, да и сам не уважал подчиненных, которые не имели своего мнения и жили тем, что всегда ждали указаний старшего. Вот и теперь возникла необходимость убедить командующего в нецелесообразности осуществления ранее намеченного плана. Но командующий не согласился с решением командира корпуса. Предстояло продолжать наступление. Лишь через несколько дней противник не выдержал напора наших войск и с боями стал отходить. Корпус перешел к преследованию. Жирная грязь тяжелыми комьями липла к колесам повозок. Машины с трудом ползли по раскисшим дорогам. Но успех заставлял позабыть об этих трудностях. Подразделения шли бодро, спорым шагом, выбирая места посуше. Впереди действовали передовые отряды.
Вскоре фашистам удалось зацепиться за новый, заранее подготовленный рубеж: Черноерковский, Староджерелиевская, Старонижнестеблиевская, на котором им удалось создать сравнительно высокую плотность живой силы и огневых средств. Значительно усилила активность вражеская авиация.
Попытки наших частей прорвать рубеж с ходу не принесли успеха. А тут еще прошли дожди, размыло дороги. Отощавшие кони даже пустую повозку тянули с трудом. Предстояло изыскивать пути для повышения боеспособности частей. Командование и штаб обратились к жителям, что оставались в станицах, с просьбой помочь доставлять снаряды. Женщины, старики и дети — все, кто мог двигаться, пришли на помощь. Люди с непривычным грузом шли гуськом по обочине грязной дороги. Снаряды и мины они укладывали в мешки или обвертывали в тряпки, несли их за плечами или держали на руках, как маленьких ребятишек. Вблизи огневых позиций, около кустов, вырастали небольшие штабеля боеприпасов. Бережно положив тяжелый груз, многие садились здесь же, на обочине дороги, отдыхать.
На другой день рано утром они опять отправлялись в путь. Штабеля снарядов и мин хранили тепло человеческих рук, капли пота, а может быть, и слез, выжатых из женских глаз болью и усталостью.
Плохо стало и с питанием личного состава. Но самым трудным препятствием на пути к переднему краю обороны противника оставалась местность — топкая, набухшая к весне водой, с редко торчащими пятачками твердой земли. Сложнее всех приходилось артиллеристам и минометчикам. После трех выстрелов станины орудий и опорные плиты минометов погружались в топь, и требовалось немало усилий, чтобы вытащить их и передвинуть на другое место.
С наступлением темноты пустели штабы: все, кто мог, уходили в подразделения. Задача стояла одна: поддержать боевой настрой воинов, помочь командирам в организации боя. При встречах с личным составом никто не спрашивал, для чего мы находимся в плавнях, какая в этом необходимость. Солдаты верили в жесткую разумность решений командования и не ставили под сомнение целесообразность осуществляемых им мер, считая, что они вытекали из высоких оперативных замыслов.
В конце февраля 11-й гвардейский стрелковый корпус был передан из 9-й армии в состав 58-й. Но содержание задач и условия их выполнения от этого для войск корпуса не изменились. Однажды я всю ночь пробыл в подразделениях 10-й бригады. Со многими гвардейцами поговорил. Ни одной жалобы. А командир роты старший лейтенант И. Ф. Юдаков даже пошутил:
— Я своим орлам говорю: «Когда мало ешь, то легче становишься — болото не засосет, да и в атаку можно бежать быстрее».
Недавно его рота выдержала натиск врага, находясь в огненном кольце. В том, что устояла она тогда, нанесла врагу большой урон и без боеприпасов проложила себе дорогу к своим, — во многом заслуга ротного, Здесь он тоже не терял бодрости духа, верил в успех.
Я посмотрел на его сапоги — на одном отскочила подошва, шинель заляпана грязью, лицо совсем осунулось, выдались скулы. До чего же терпелив и скромен этот офицер! Притащили термос с похлебкой. Какая бы она там ни была, но запах ее аппетитно щекотал голодный желудок. Никто не поставил бы в вину старшему лейтенанту, если бы он первым получил свою порцию, но ротный ждал, пока все подчиненные не наполнили котелки и не принялись за еду, и только потом сам занялся обедом. При мне он похлебал ложкой одну жиденькую похлебку.
— Всем поровну. Такой порядок на переднем крае, — пояснил он.
Конечно, скромничал командир роты, не все поровну делил с рядовыми. На нем лежал неизмеримо более тяжелый груз ответственности за судьбы вверенных ему людей, за выполнение боевой задачи. Пока бойцы, положив руки под головы, спали, он принимал решение, по-разному расставлял гвардейцев, огневые средства, менял направление атаки, настойчиво искал тот самый, единственно лучший, вариант, который обеспечивал достижение цели. Он первый поднимался в атаку, сильнее всех радовался успеху и с болью переживал, когда события развертывались не так, как ему представлялось.
Близко раздались два взрыва. Иван Филиппович придавил меня за плечи и сам лег рядом.
Противник здесь слабый, — сделал он неожиданный вывод. — Один сильный удар — и побежит. У него две выгоды: сидит на сухом месте и имеет много снарядов. В лоб его не одолеть, надо просачиваться через передний край, бить во фланг и с тыла…
За редкими кустами находилась рота старшего лейтенанта П. В. Козака. Есть люди, которые не оповещают мир о своих успехах, не шумят, когда выполнят поставленную задачу или даже совершат подвиг. Если не знать их близко, то можно поставить под сомнение достигнутые ими успехи. Павел Васильевич один из таких. Скромный и деловой.
В этих условиях его рота сделала немного больше, чем другие. Она преодолела заболоченную местность, вклинилась в оборону противника и прочно вросла в землю. Фашисты понимали, что скорее всего отсюда русские нанесут удар. Ротный доволен, что удалось форсировать болото и захватить плацдарм. Ночью он рассчитывал овладеть полностью опорным пунктом.
— Батарея задушит три пулеметные точки, а две, что на флангах, возьмет под контроль, — коротко пояснил он свой замысел. — Главное — огонь пехоты. По пять гранат на каждого бойца. В два часа ночи — бросок.
Соседи пока просматривались. Но ведь выгоднее сосредоточить здесь основные подразделения батальона и, не ожидая общего сигнала, обрушить удар по опорному пункту. После моего разговора с комбатом тот согласился на проведение ночной атаки. Командир и штаб бригады поддержали эту инициативу, выделили средства для поддержки батальона.
Вернувшись на КП, часа два писал отчет. Не сгущал краски, но и не опускал колючие мелочи. События преподносились без обтекаемых фраз, коротко, а в конце — предложения. Мне казалось, что если их реализовать, то сразу произойдет перемена, батальоны резко повысят боеспособность и смогут быстрыми темпами продвигаться в глубину обороны противника.
Глонти долго читал, некоторые места подчеркивал, выписывал к себе в блокнот. Отложив в сторону листы доклада, потер подбородок:
— От земли не надо отрываться. Не мы определяем — наступать или обороняться. Ты вроде прокурора, тот всех обвиняет, а сам безгрешен.
Глонти не витал в облаках. Он всегда трезво оценивал события и дела людей. Терпеливо разобрал все мои замечания и предложения, как через решето их просеял. Осталось не так много — остальные проскочили, оказавшись пустой породой.
— Чем ты помог командирам подразделений? — спросил, выжидательно глядя мне в лицо.
Я знал, что Глонти не терпел, если представитель штаба в ходе проверки фиксировал факты, чтобы доложить о них командованию, и не принял нужных мер на месте. Довести новое — значит передать полезный опыт, подмеченный представителем штаба у других. У командиров подразделений обычно много своих забот и дел, не всегда удавалось им найти время, чтобы внимательно присмотреться к действиям соседей, уловить у них полезное, заслуживающее внедрения в практику. Работник же штаба в более выгодном положении: он не только мог быстрее заметить новое, но и обоснованно доказать полезность его. Весь опыт штабной работы убеждал, что, чем больше представитель штаба выдвигал разумных предложений, направленных на повышение боеспособности подразделений и на успешное выполнение боевой задачи, тем выше становился его авторитет в войсках.