Трудно сказать, что лучше и быстрее: заставлять исполнителя вносить поправки в разработанный им текст или самому начальнику выправить документ. Но, по моему мнению, когда сроки подготовки документа уже истекли, что чаще всего случалось, а исполнитель «исчерпал» свои возможности, то целесообразнее старшему самому выправить текст. К тому же по своему опыту знал, что такие исправления — самые эффективные уроки в обучении подчиненного в процессе его практической работы.
Казалось, была выполнена самая обычная работа, но для меня она явилась своеобразным экзаменом, который сдают ученики при переходе в другой класс. Все основные мысли и положения, вложенные мною в отчет, получили одобрение, и это радовало.
Вчитываясь в исправления и поправки, я видел вспаханное поле, на котором заботливой рукой были устранены допущенные при вспашке огрехи. Их оказалось немного. Росла убежденность, что при более внимательном отношении к делу, терпеливом подборе слов и выражений можно самому зачищать огрехи, не перекладывая утомительную работу на начальников.
В эти дни затишья на фронте группа воинов была направлена к тем, кто должен скоро стать в наши ряды, — в лагерь запасного полка. Мы прибыли для передачи боевого опыта. Большой успех выпал на долю сержанта Виктора Нестерова. Привез он броневую плиту от немецкого танка. Плита с зазубринами, тяжеленная. Нестеров лично подбил под Моздоком два танка. Стрелял из противотанкового ружья без промаха. Утром он установил плиту около заросшей канавы. С огневой позиции она с трудом просматривалась. Молодые бронебойщики с интересом следили за действиями сержанта.
Нестеров взял из рук одного бойца ПТР, занял позицию. Пять выстрелов сделал он по цели. К броневому щиту двинулись десятка четыре воинов. Нестеров, высокий, широкоплечий, уверенно шел впереди всех. Пять пробоин в щите почти касались друг друга. Бронебойщики смотрели на щит как на чудо. Такого они еще не видели. К щиту подходили другие бойцы, и, чтобы видеть пробоины, двое подняли плиту. Нестеров стоял рядом, переступал с ноги на ногу, смущаясь, торопливо пояснял:
— Ружье хорошее. Бьет без промаха. Танк не страшен бронебойщику. Главное — смелость, выдержка и злость. Не дрогнешь — победишь.
Бронебойщики окружили сержанта.
— Если ты бьешь, а он — ползет? — спрашивал молодой боец. — Может, броня попалась крепкая, не берет ее.
Нестеров припомнил из своей практики похожий случай:
— Два выстрела сделал в лоб. Брызнули искры, — значит, попал, а танк невредим. Дистанция сокращалась. Успел сделать третий выстрел в гусеницу. Развернулся танк, а я ему еще одну пулю в борт. Подбил… Надо с умом выбирать позицию. Не бить в лоб, — и он постучал пальцем по голове.
Сержант выдвинулся к одиноко стоящему дереву, оглядел поле, спросил, откуда выгоднее атаковать танкам. Справа с шумом билась в крутых берегах речка, прямо — холмистое поле с редкими кустами, слева виднелись котлованы, отрытые под фундаменты построек.
Все были единодушны в выборе направления удара противника, но, где расположить позицию ПТР, мнения разошлись. Нестеров неторопливо обошел рубеж, несколько раз ложился на землю, придирчиво оглядывал поле. У крутого берега реки он нашел место:
— Здесь!
Бронебойщики один за другим занимали облюбованную позицию, осматривали местность. Все согласились, что лучшего места для позиции трудно здесь подыскать. Не было сомнений, что каждому запомнился этот наглядный урок.
А Нестеров подошел к выбранному месту ближе:
— Ты не один на поле. Рядом — твои друзья. Тебе неудобно стрелять — сосед поможет, ему почему-либо неловко — ты бей за него. Взаимовыручка в бою — мощное оружие.
Наша поездка удалась. Она оставила добрый след. Даже скромный и малоразговорчивый старший сержант Николай Лагунов, когда вернулись с полевых занятий, выступил перед молодыми воинами. Тему предложил один из политработников: «Самое интересное событие на фронте».
Говорил Лагунов о том, как у него, танкиста, возникла идея притащить танк противника, подбитый огнем нашей артиллерии на ничейной полосе.
— Рукой подать до него, — говорил Николай. — Долго мы примерялись с сержантом Пантюхиным, изучили все подходы, договорились с пехотой, чтобы прикрыла нас. Ночью поползли к танку. Осмотрели — перебита гусеница. Ремонт несложный, но нелегко его сделать в темноте, да еще когда рядом враг. Два часа проковырялись. Исправили. Устали. Сели покурить. Слышим — кто-то крадется к танку с другой стороны. Притихли. Полез этот пришелец к люку. Я подскочил и за ноги его стащил на землю. Оказалось, что это механик-водитель подбитого танка. Он приполз, чтобы свое барахло забрать. Посадили мы его за рычаги управления, и повел он танк в нашу сторону. Фашисты открыли бешеный огонь. Машина проскочила к нам, но снова была подбита, на этот раз немецким снарядом.
Каждый из нас вспомнил наиболее яркий эпизод из своей жизни, и вечер прошел интересно.
По возвращении в штаб я в тот же день участвовал в рекогносцировке горных районов, расположенных в полосе обороны корпуса. К этому мероприятию привлекались начальники оперативных отделений бригад. Необходимо было на случай, если противнику удастся прорвать оборону, познакомиться с горной местностью, на которой нам пока еще не приходилось воевать. Глядя на скалы и крутые утесы, я думал о том, что хоть они и затрудняют в значительной степени маневр, зато позволяют малыми силами надежно удерживать широкую полосу обороны. Кавказ я знал только по картинкам. Теперь он предстал без всякой романтики, в будничной обстановке. Вроде и Терек выглядел не так уж грозно.
На карте были определены участки обороны бригад, изложены основные вопросы взаимодействия, которые следовало уточнить на местности, наметить районы батальонов и опорные пункты рот, организовать систему огня. Внимательное изучение местности показало, что одна разгранлиния между бригадами проведена неудачно, она разрезала пополам две высоты и тем самым не позволяла ни одной из бригад создать на них опорные пункты. На другом участке передней край обороны намечался вдоль отвесного скального обрыва…
Не вызывало сомнения, что нужно выправить допущенные ошибки. Разгранлиния была уточнена. Изменение границы и начертания переднего края повлекли за собой уточнение вопросов взаимодействия и организации системы огня. Почти весь день заняла работа офицеров штаба на местности. С наступлением темноты мы вернулись на КП.
Доложив командиру корпуса о внесенных изменениях в его решение, с нетерпением ждал ответа. Внимательно изучив по карте местность, он одобрил поправки:
— Обоснованно. Спасибо, что ошибка не проскочила дальше.
Начальник штаба тоже согласился с уточненным мною районом для размещения командного пункта. Это было для меня большой удачей. Я почувствовал, что становлюсь равноправным членом коллектива штаба.
В конце октября короткая передышка на фронте внезапно оборвалась. Противник, сосредоточив сильную группировку на нальчикском направлении, где на широком фронте оборонялись войска 37-й армии, нанес удар с целью захвата Орджоникидзе. Немцы прорвали оборону. Соединения 37-й армии, а также 10-го стрелкового корпуса, который спешно занял оборонительный рубеж по восточному берегу реки Урух, отходили на Алагир.
11-му гвардейскому стрелковому корпусу было приказано отстоять Орджоникидзе и не допустить врага к Военно-Грузинской дороге. В его состав вошла новая, только что прибывшая 34-я стрелковая бригада, укомплектованная моряками. Она заняла рубеж по реке Фиагдон, севернее Дзуарикау. Для прикрытия Эльхотовских ворот на рубеж Манкульского хребта спешно выдвигалась 10-я бригада.
Я выехал вперед, чтобы подготовить место для КП в большом осетинском селении Гизель. Чистенькие, аккуратные дома стояли среди садов. Осетины приветливы, гостеприимны. Хозяин дома, в котором предстояло работать операторам, глубокий старик, познакомившись со мной, покачал головой:
— Как же вы допустили сюда басурманов? У нас закон суровый: живой не уходит с рубежа — бьется с врагом, пока стучит сердце.