Танюша высунула из погреба руку и взяла фонарик.
Стали спускать Таню.
— Бросайте! — послышалось из погреба.
Красногвардейцы выпустили ремни. В погребе что-то загрохотало.
Потом сразу стало тихо.
— Таня! Таня! — закричали все вместе: и начальник, и папа, и красногвардейцы.
— Не кричите все сразу, — сказала Таня, — а то я боюсь.
— Ты ушиблась? — спросил её папа.
— Нет, я на мешки упала. Только ящик какой-то повалила. И фонарик у меня потух. Я его выронила.
Все замолчали. Ждали, пока Таня найдёт фонарик и отопрёт дверь.
— Замок высоко — достать не могу, — послышался из погреба жалобный голос.
— А ты ящик придвинь, — посоветовал начальник.
Опять стало тихо. Вдруг в двери что-то щёлкнуло.
Начальник осторожно нажал на дверь. Дверь открылась. Таня с фонариком в руках вышла из погреба.
— Ура! — закричал начальник. — Ну, а теперь иди, погрейся. — И он сам отнёс её в машину и закутал в одеяло.
Пока он её нёс, Таня заснула и уже больше ничего не помнила.
Проснулась Таня, когда было уже светло.
Она лежала на столе в чужой комнате.
Рядом стояли папа и мама и смотрели на неё.
— Мамочка, — сказала Таня, — как ты сюда попала? Ведь все мосты разведены.
— Это вчера вечером были разведены, а ночью их опять свели.
— И ты ночью домой пошла?
— Пошла, конечно, — ответила мама. — Прихожу домой, а дома никого нет — ни тебя, ни папы. Я прочитала вашу записку и сразу на завод. И вот здесь, в конторе, вас обоих нашла.
— Ну, что же, папа, — сказала Таня, — взяли вы вокзал?
— Взяли, взяли, — ответил папа. — И вокзал взяли, и Зимний дворец взяли, и почту. Теперь всё наше.
— А правда, что я ночью погреб открывала, — спросила Таня, — или это мне только приснилось?
— Правда, правда, — засмеялся отец, — я уже маме рассказывал.
— Ах, мама, если бы ты знала, какой у меня был электрический фонарик… — начала было Таня и не договорила.
Дверь открылась, и в контору вошёл красногвардеец, весь обмотанный пулемётными лентами. Он молча поздоровался с папой и мамой, потом повернулся к Тане.
— А я к вам, — сказал он.
Первый раз в жизни Таню назвали на «вы». От удивления она даже приподнялась.
— Наш начальник просил передать вам подарок, — сказал красногвардеец и достал из кармана фонарик, тот самый, о котором только что говорила Таня.
БОЕВЫЕ ДНИ
Толстый офицер сидел за столом и перебирал бумажки. При этом он бормотал нараспев:
— Долой войну, долой войну… долой войну… долой войну… долой войну… долой…
Другой офицер, сидевший рядом, с изумлением вскинул на него глаза.
— Что с вами, поручик? В большевики записались?[2]
— Нет, это я резолюции читаю.
— Какие резолюции?
— Резолюции частей Петроградского гарнизона. Вот, скажу я вам, мерзавцы.
Воевать не хотят. И все, как один, большевики!
Разговор этот происходил в помещении Петроградского военного округа.
— На прошлой неделе, — продолжал толстяк, — генерал Черемисов заявил Керенскому: «Если вы не разгоните Петроградский гарнизон, я уйду».
— Ну, а Керенский что?
Ясно что. У него этот проклятый гарнизон тоже в печёнках сидит. Да вот только совет собачьих депутатов мешает.
Офицер закурил папиросу и прибавил:
— Но теперь уж, кажется, скоро. Вчера Временное правительство постановило послать большую часть петроградских солдат на фронт, а остальных разбросать по другим городам. Здесь они, того и гляди, бунт подымут.
— А сколько их здесь?
— Шестьдесят тысяч дармоедов!
В это время к толстяку подошёл адъютант и сказал:
— Поручик Крылов, вас требует к себе командующий.
Толстый офицер поднялся, положил папиросу и вышел.
Минут через десять он вернулся.
— Поздравляю вас! Вот видите, я был прав, — сказал он. — Командующий получил распоряжение от правительства выгнать гарнизон из Петрограда.
Сегодня вечером мы рассылаем приказ об этом по всем частям гарнизона.
Вечером штаб действительно разослал приказ. Вот что говорилось в приказе:
Немцы уже недалеко.
Революция в опасности. Необходимо защищать подступы к Петрограду.
Поэтому штаб Петроградского военного округа решил часть Петроградского гарнизона послать на фронт, а часть переформировать и вывести из города.
Прочитав приказ штаба, бородатый солдат плюнул и сказал:
— К чёртовой матери!
Потом ещё раз плюнул и повторил:
— К чёртовой матери! Мы без штаба знаем, от кого Петроград защищать.
Это было в казарме Финляндского полка. Там только что получили приказ.
— Пусть попробуют только выгнать гарнизон. Мы им такого пропишем!.. — сказал солдат с нашивкой на рукаве.
Солдаты сидели на нарах и угрюмо гудели.
В это время в казарму вошёл офицер.
— Вольно! — сказал он, хотя никто не встал при его появлении. — Получен приказ… — проговорил он, не глядя ни на кого. — Получен приказ… выступать на фронт!
— Сам выступай!
Офицер попятился к дверям.
— Что ж, я и пойду… Раз штаб приказал…
— Мы этого штаба не признаём, — отрезал один из солдат. — Там позасели генералы да полковники, а нашего брата рядового нету. Вот они и командуют.
Нам надо другой штаб…
— Правильно! — подтвердил бородач. — Надо такой штаб, чтоб свой брат солдат там командовал.
Офицер отступил ещё на шаг.
— Штаб выполняет волю Временного правительства… — начал он.
— А раз оно временное, так и долой его. Нам надо постоянное, — перебил бородач.
Офицер быстро вышел из казармы.
Через час солдаты устроили митинг… На митинге было постановлено:
ШТАБУ НЕ ПОДЧИНЯТЬСЯ. СОЗДАТЬ СВОЙ ШТАБ.
Вечером председатель полкового комитета пошёл с резолюцией в Петроградский Совет.
— Вот, — сказал он, подавая листок с резолюцией, тут наши ребята просят, чтобы Совет штаб организовал. Революционный штаб!
— Да вы не первые, — сказал солдат в обмотках, принимавший резолюцию. — Я получил сегодня уже сорок шесть таких резолюций. Как раз только что окончился пленум Петроградского Совета. Постановлено революционный штаб создать…
Через десять дней при Петроградском Совете был организован Военно-революционный комитет.
Все петроградские полки постановили:
Петроградский гарнизон больше не признаёт Временного правительства. Наше правительство — Петроградский Совет. Мы будем подчиняться только приказаниям Петроградского Совета, изданным его Военно-революционным комитетом.
В маленькой квартире сидело несколько человек.
Секретарь собрания записал в протокол:
«Текущий момент. Слово получает…»
Он написал какую-то фамилию, но потом сейчас же старательно зачеркнул её.
— Да, лучше без фамилии, — сказал его сосед, смотревший в протокол.
А докладчик, фамилию которого зачеркнули, быстро поднялся со стула.
2
Большевики выступали против участии России в первой мировой войне, как несправедливой, ненужной народу. —