Алекс уткнулся во вдруг замершего Лохматого, протиснулся мимо и… вывалился на поляну, покрытую заиндевевшей травой. Здесь снега не было. А перед ним, шагов сто, широкий и кряжистый, светился огнями окон за ставнями, большой срубовой дом. С вырезанной над крыльцом медвежьей головой.
— Пошли, дружок, — прошипел, тая боль в боку, Карл, — не бойся.
Чего не должен бояться Лохматый, удивилась Мари, видя, как побелел их здоровяк.
Дверь скрипнула, выпуская наружу сутулую высокую фигуру. Худой, волосатый, с щетиной, мужчина ждал их, накинув на голое тело куртку на меху. И молчал, пока все не подошли к крыльцу.
— Карл.
— Кодьяк.
— Я не очень хочу тебя видеть, Карл. Ты не вернул мне Кантаа.
Карл кивнул, садясь на крыльцо.
— Мы все знали, на что шли.
— Он был еще мальчишкой. А сейчас… — сутулый покосился на подростков. — Сейчас ты приперся ко мне, притащил на хвосте Ночных и, думаю, хочешь что-то потребовать.
— Не совсем… Когда ты успел стать таким занудой, Коди?
Кодьяк, вдруг оскалившись, нагнулся.
— Может, после того, как меня поймали Серые, накрыв сетью Дану и заставив медленно умирать, зная, что срок выйдет уже скоро?
— Может быть. — Карл повернулся к нему. — А я провел почти полвека в Хелль. Не самые лучшие сорок лет моей жизни. Коди, я пришел с просьбой.
— Какой? Вам надо выметаться через северный проход, и валить отсюда.
— Я не смогу их защитить. Мне нужна твоя помощь.
— С чего вдруг?!
Карл вздохнул, глядя на Лохматого.
— Ни с чего, а с кого. Я не вернул тебе Кантаа, прости. Но теперь ты сможешь уйти достойно, а Бурая берлога не останется пустовать.
Кодьяк, глядя на Лохматого, глубоко дышал. В такт шипению и всплескам зелени за еловой стеной, ставших еще шире.
— Повтори, Карл из Айсштирка.
— Я привел тебе твое будущее, бурый страж, — Карл встал, — подойди к нам, дружок. Твоя семья принесла клятву, и ты должен исполнить ее в любом случае. Подойди.
Мари вдруг затрясло от неправильности происходящего. Нет-нет, так не должно быть, Лохматый же должен дойти с ними в Ледяной замок, стать одним из них, стать…
— А почему я должен слушать его, а не тебя. Карл?! — Лохматый усмехнулся. — Я держу слово моего рода и служба моя может быть любой. Но почему ты хочешь оставить меня этому слабому старику?
— Понимаешь? — Карл подмигнул Кодьяку. — Теперь понимаешь, почему пришел к тебе?
Сутулый кивнул в ответ, ухмыльнувшись, скинул куртку, оставшись только в полосатых теплых брюках и… одним прыжком оказался у Лохматого и ударил в грудь коротким хлестким ударом.
Здоровяк, подкидывая ноги выше головы, улетел в ельник, тряхнув деревья до настоящего снегопада.
— Это ты слабак! — крикнул хозяин дома. — Трус и слабак, желающий выучиться магии вместо дороги чести!
Мари, дернувшаяся было к ельнику и Лохматому, замерла. Посмотрела на напряженную руку Карла, держащего ее, и…
Ельник заревел, заскрипел от ворочающегося и рвущегося на поляну огромного тела. Кодьяк, радостно блеснув глазами, пригнулся, вдруг заблестев набрякшими каменными мускулами. Никто и не заметил превращения, но, встряхнувшись серебрящейся в лунном свете шубой, огромный медведь заревел в ответ. Ветви ельника взорвались, раскидывая разлетающуюся снежную шрапнель и выпуская коричневое пушечное ядро весом в половину тонны.
— Лохматый?! — пискнула Майка, широко раскрыв глаза.
Медведь, вылетевший на поляну, заревел, густым сочным рыком, блеснул не сточенными белыми зубищами. И понесся к ждущему хозяину-оборотню.
Могут ли такие огромные звери двигаться так быстро? В эту ночь ответ получил каждый из магов-несмышленышей, глядящих на снежный вихрь из-под лапищ, где сошлись в схватке два огромных зверя-человека, бурый страж Кодьяк и их товарищ, просто Лохматый.
Схватка вышла недолгой… И так оказалось хорошо. Мари не могла долго смотреть на удары, сыплющиеся на молодого золотистого-солнечного медведя. Просто не могла, и отвернулась.
— Хорош! — голос Кодьяка звучал довольно. Что там?!
Лохматый, утирая кровящий нос, тер лицо снегом. Сутулый хозяин стоял над ним и улыбался.
— Останешься?
Останется?! Мари встрепенулась, какой останется, зачем, после такого, да он…
— Да! — Лохматый протянул руку, а Кодьяк, крепко ухватив вокруг предплечья, поднял его рывком. — Блин… я так соскучился по этому всему.
— Добро пожаловать, братишка.
Вот так… Почему-то вдруг стало очень и очень грустно. И точно не ей одной.
Кодьяк обернулся.
— Идите в дом. В ночь уходить нельзя, пурга будет лютая.