Они встретились шесть лет назад, в своем первом общем интернате. Плохо социализирующиеся — это про них. Не желающие подчиняться злым и всегда недовольным воспитателям, замкнутые и злые дети, запихиваемые в старые дома за высокими заборами. Без пап с мамами, без остальных родственников или с ними, но не нужные.
Анна и Мария еще и оказались уродами. Только они сами этого не знали и так про себя не думали. И даже не осознавали, что могли и умели. Пока как-то раз, через полгода после встречи, к ним не перевели трех девочек старше. И тогда все понеслось.
Это не любила вспоминать даже Мария, спокойная и только вздыхающая из-за новой проблемы… Потом, когда они обе поняли, что больше не позволят издеваться над собой. Никогда. Пока чуть не убили одну из девочек, оставив за спиной побег и окровавленное плачущее тело, на короткий миг переставшее дышать. Потому они и боялись снова драться во всю мощь, полагаясь только на силу мускулов. А она помогала не всегда, даже очень не всегда.
Дверь скрипнула.
Мари обрадованно шагнула вперед.
Отшатнулась, охнув, села прямо на холодный пол, испуганно смотря на проем.
Директор улыбался в ответ на ее страх, поглаживая ствол револьвера.
Дверь скрипнула, закрываясь за ним.
— Мы старое заведение, с традициями. Не стоит показывать фокусы, — проскрипел директор, ткнув в сторону стены под решеткой. — Обе туда, быстро-быстро!
Мари помогла Анни встать, подхватила, отступая назад.
— Что вам надо?
Директор ухмыльнулся. Высокий, сутулый, с крепкими худыми руками и длинными узловатыми пальцами, глядел через прицел своих очков, зло кусал странной смесью гнева и неизвестной жажды во взгляде. Мари чувствовала, как тихонько трясется Анни под ее руками. Давно такого не случалось, что бы ее подруга боялась.
— Что вам надо? — повторила она. — Вы нас заперли, завтра нас заберут, что…
— Закрой рот! — скрипнул директор. — Знаешь, почему у меня есть пистолет?
— Револьвер. — буркнула Анни.
— Что?
— Неправильно называть револьвер пистолетом, вернее, правильно, но неуважительно. Револьвер старше пистолетов с обоймой в рукоятке и…
— Закрой рот! — снова скрипнул директор. — Все равно.
— Почему у вас пистолет? — послушно согласилась с таким ожидаемым желанием вопроса Мари.
— Потому что у нас необычный интернат. И мы всегда ждем таких гостей, как вы, две паршивые овцы в нормальном стаде… Моем стаде!
— Вы не здоровы! — Анни прижалась к стенке. — Мы отсюда не сбежим, вы знаете, и все равно тыкаете в нас этой железкой. Вы взрослый мужчина и сейчас старательно пугаете детей. Не стыдно?
— Так вы и не дети. Вы уроды, мешающие жить простым людям. Потому и оказались здесь, за решеткой с защитными рунами и этой дверью. Были бы нормальными, не стояли бы у стены. А я…
Директор подошел ближе, мотнул стволом, блеснувшим в остатках заходящего солнца.
— А я знаю вам цену. Всей вашей братии, пока еще живой и свободной. Вам не повезло, но я только рад этому.
— Что мы вам сделали?
Мари задала вопрос и испугалась, глядя на его лицо.
Побелевшее, с резко прочерченными морщинами, злое… до ненависти.
— Вы?! Вы все одинаковы! Дети… вы дети? Вы подростки, вам пара шагов до настоящих ведьм, настоящих, убивающих вокруг себя все добро, человечность, порядочность, любовь к людям, вы…
Он замолчал. А Мари вдруг поняла две простые вещи.
Директор, чьего имени она даже не услышала, ненавидит их.
И слишком жадно смотрит на ее красавицу-подругу.
— Не трогайте нас! Вам же будет завтра хуже!
— Мне?!
Мари точно ошиблась, не надо было говорить такое, не надо…
За его аккуратно прилизанными блестящими волосами, такими строгими очками, отглаженной голубой сорочкой и узким галстуков, за должностью и возрастом прятался озлобленный до ненависти подросток, сейчас выбирающийся наружу.
Ствол револьвера подрагивал, поднимаясь.
Льдисто блестели стекла очков, сверкающих снайперским прицелом.
Кривился тонко-сухой рот, рвано прыгающий кончиками губ.
Острые темные глаза застыли, впившись в побелевшую от страха Анни.
— Мне?!
Ох…
Никто не понимал, почему они звали друг друга по-разному, коверкая такие простые имена. И не пытался хотя бы немного разобраться во всем остальном. Это все жизнь вокруг, да-да, делает людей жестче, хуже, темнее. Мари убеждала в этом и себя и подругу. Единственного близкого человека на всей земле. И дело не в людях.
Анна-Анни-Аннет-Энн два года назад попалась патрулю, ищущему двух сбежавших девчонок. Они тогда случайно разделились. В патруле были приехавшие откуда-то полицейские и трое местных ребят, в полувоенной форме какой-то непонятной им обеим организации.