– Не позволю. Хаму, сшибающему честных девиц с ног? Да вы недостойны ходить по той же мостовой, что донья Ана!
– Но вы ведь позволите мне принести извинения? – пикаро убедился, что корзинка доньи Аны наполнена, и девушка благодарит сеньора в бирюзовом колете и дурацкой высокой шляпе с короткими полями. Короткая стрижка, острая бородка. Так ходит поколение тех, кому ныне за сорок, только переоделись в угодный королю черный цвет. Эпоха экономии. А этот сверкает, будто дни побед не истекли и «год чудес» еще впереди. Год, что принес Испании ключи от Бреды, Бразилию, позже упавшую в руки предателям. И Руфину де Теруан!
– Нет. Шли б вы своей дорогой, сударь.
Пока ноги не оттоптаны вторично. Иные девушки такие неловкие… И точно знают, как наступить человеку на ногу, чтоб тот перестал хромать лишь через месяц-другой.
– О, пощадите! В наказание я готов на время обратиться вашим слугой и помочь донести до дома корзину. Право, не знаю, отчего вы не поручили ее лакею: она ведь, наверное, тяжелая.
– Для меня – легкая. И знайте – если я не доверила ношу служанке, то вам ее не видать и подавно.
– Не доверяете? Зря… Неужели я похож на мошенника?
– Еще как! Только мошенники машут руками сильней, чем ветряные мельницы – крыльями.
– Но я не таков, поверьте. Возможно, вы примете в залог моей честности эти четки? Они стоят куда дороже вашей корзинки.
– Возможно, я кликну альгвазила и спрошу, не поступало ли жалоб по поводу хищения этих четок.
Голос у Руфины – ненамного тише того крика. Вокруг уже собрались охотники до скандалов и драк. И вот на месте самоуверенного кавалера – разбитый человечишка.
– Да, я нищий пикаро… Что поделать, сеньорита, так Испания награждает своих солдат…
Еще одна смена поведения. А толку? Сегодня Руфина неумолима.
– Тыловых дезертиров? – вокруг начинают собираться люди. Надо же, пикаро попытался обобрать Руфину де Теруан. Явно новичок в городе. Что ж, астурийская Хиральда [13]сотрет его в порошок. Стоит посмотреть! Пусть вместо шпаг – слова, андалусийская публика обожает любые поединки, от кровавых до поэтических. На сей раз подвернулось нечто среднее. Пикаро – явно пикаро! – понимает, что его уже не выпустят. Если он не убедит людей, что…
– Я был во Фландрии! Слыхали? А теперь солдат не нужен никому!
Руфина подняла бровь.
– Фландрец? Хорошо. Назови свой полк. Роту. Где стоял? Как выглядит ваше знамя? Имя полковника? Молчишь?! Тогда пошел вон!
Куда тут идти, если чья-то ловкая рука вытащила из ножен шпагу, другие ухватили за локти. Кто-то не побрезговал сорвать с пояса тощий кошель с медью, да половину просыпал. Ну а где звон монеты, пусть и медной, там и альгвазил.
– Солдат-самозванец? – хмыкает. – Занятно. Что ж, хочешь послужить королю – это дело. Только, сдается мне, место тебе на галерах. Впрочем, посмотрим. Если четки не краденые, бояться тебе особо нечего. Врать у нас пока не запрещено. Мое почтение, сеньорита!
Учтиво приложил руку к вислым полям шляпы, намекая на приподымание, повлек беднягу в узилище. Известное дело – кроме главной тюрьмы, воспетой Сервантесом и осмеянной Кеведо, в Севилье имеются и иные застенки, попроще. Места, откуда несложно выйти до суда и вместо суда, ежели у тебя довольно эскудо и поручителей. Что ж, в этом патруле нет алькальда, а если судья не выходит на улицу, как положено по городским установлениям, то задержанного приходится к нему вести.
Увы, большинство младших алькальдов работает только на бумаге, а те, что есть, свои должности унаследовали. Получая жалованье, они редко исполняют обязанности – и хорошо. Что может быть страшней судьи, не ведающего законов? Пожалуй, город прав, проще бросить таким горсть серебра, чем расхлебывать последствия их работы.
Между тем пока подруга в полном сообразии с традицией старого плутовского романа поменяла в жизни очередного пройдохи темную полоску на претемнейшую, донья Ана успела поблагодарить сеньора-perulero да в таких выражениях, что тот отныне при желании всегда сыщет и дом неуклюжей, но очаровательной девицы, и церковь, в которую та ходит по воскресеньям.
Они его не видят. Еще бы – людей в соборе немало, пусть и теряются под этими сводами, но эту парочку потерять невозможно. Высокая девица, что нанесла на рынке злой удар по карьере пикаро – и, верней всего, начала для того жизнь гребца королевских галер – в какой толпе затеряется? В ее походке и манере ни следа спокойной горделивости, свойственной девушкам Андалусии, славной красавицами. Напротив, весь ее вид словно просит: не смотрите на меня! И я на вас не буду…
Взгляд невольно соскальзывает на ту, что рядом. Ту, что споткнулась. Нарочно, разумеется. Разве может споткнуться кошка? Истинная андалусийка – тем менее! У нее нет особенной фигуры – а та, что есть, создана корсетом. Да и невысоких – и, чего уж там, нехудых, девушек в Севилье – пруд пруди, в скрытое мантильей лицо не заглянуть. Но, Пресвятая Дева, как же она течет над мозаичным полом! Да ей даже вертугаден не нужен, чтоб скрыть от нескромных взглядов ножки. В то время как рослая подруга рядом попросту шагает. Немного даже тяжеловато. Корсет? Зачем одной доске другая?
Стоило девушкам войти в неф, впечатление переменилось. Спотыкавшаяся казалась среди готических колонн чем-то чуждым. Не то языческим, не то мавританским. Высокая… Коротко преклонила колена – одно, потом, словно нехотя, второе.
Разобрать слова молитв Гаспар не смог. Впрочем, явно было, что маленькая проговаривает привычную скороговорку многократных Ave или Pater Noster, прокручивая четки. Высокая – тяжело роняет латинские слова, четки не трогая. Встала. Прошептала несколько слов подруге, отошла в сторону, где стоит служка в белом одеянии. Короткий разговор. Туда – склянка. Обратно – тугой кошель, немедленно скрывающийся в глубинах кармана.
Половина дела сделана. Осталось – передать дурные вести и гарантировать, что они не потеряются по дороге.
– Благодарность его высокопреосвященства сегодня весома, как никогда.
– Разумеется, донья Руфина. Господин мой, архиепископ, если и не разделяет вполне все беды паствы, что воистину не по силам человеческим, то, по крайней мере, знает о них, а потому заботится о стаде своем. Прежде же всего – о тех, кто облегчает пастырское бремя. Он знает, какую дороговизну вызвала война. Увы, те эскудо, что лежат в кошеле, полны свинца. Так что мой господин всего лишь счел, что суть важней имени.
– Благодарю, – отозвалась Руфина.
– А для моей беды нет ли у вас лекарства?
– Есть.
Руфина извлекла из кармана еще одну склянку.
– Моя матушка рассчитывает, что это поможет. Как и всегда. И еще просит передать: случилось то же, что и четыре года назад…
– Разумеется, я все передам. Что ж, донья Руфина, я благодарю вас – и покидаю, дабы господину моему не пришлось ждать.
Девушка кивнула. Теперь – все. Лекарства хватит архиепископу на месяц. Служка спустит афродизиак в ближайшие пару дней – и будет потом месяц жить предвкушением удовольствий. Зато не посмеет утаить ни мараведи из епископской благодарности.
Торговать зельями Бланке де Теруан нельзя. Но нигде не написано, что достойная матрона не может поделиться лекарством, приготовленным по древнему фамильному рецепту, с иными из сильных мира сего, а благородным господам – сделать ответный подарок…
Что делает человек, оказавшийся в замешательстве? Ну, например, просит совета у друга. Правда, найти в Севилье друга не так уж легко. Впрочем, послать человека по месту службы – и вот дон Диего де Эспиноса навещает сеньора Гаспара Нуньеса в новом доме. Увы, ахов и охов не слышно: немудрено, великий город удивить сложно. Зато острый критический взгляд молодого человека подметит любую несуразность – и, по крайней мере, новое жилище перуанца будет вызывать не насмешки над переселившимся на пуп земли провинциалом, но сдержанное уважение ко вкусу и достатку.
Впрочем, дон Диего с порога заявил:
– Я – не обычный севилец. Вероятно, Гаспар, вам следует выслушать меня и поступить наоборот.