На берегу, у складских помещений торгового порта, на кораблях и судах, стоявших у стенки, раздавались отрывистые команды. Офицеры и матросы, судостроительные рабочие и портовые рабочие-мингрелы разгружали заводское оборудование николаевских судостроительных заводов и бесчисленное имущество флотских отделов и управлений.
Пневматические молоты бойко отбивали ритм в судостроительной мастерской, которую беспорядочно озаряли яркие вспышки электросварки. На железнодорожных путях пронзительно кричали черные от копоти маневровые паровозы и, нещадно дымя, тащили за собой полуразбитые платформы и вагоны. Над этим муравейником неспешно шевелились длинные «руки» портальных кранов.
Мы подошли к одному из двух деревянных мостов, перекинутых через мутную, с серым илистым дном реку Рион. Эти мосты соединяли порт с городом, который почти не просматривался через пелену дождя. Но на ближних улицах в палисадниках видны были стоящие на сваях дома с широкими верандами, на которых местные жители сушили связки кукурузы и лаврового листа. Было очень сыро. Даже эвкалиптовые деревья, казалось, набухли, и их листья опадали на залитую водой землю.
Здесь я впервые увидел этих могучих великанов. Самые высокие лиственные деревья планеты растут быстро и, вытягиваясь за четыре года до 12 метров, за всю жизнь могут достигать стометровой высоты. Позже я узнал прозвища, которые дали эвкалипту, самому распространенному дереву своей родины, австралийцы-аборигены, - «дерево жизни», «алмаз лесов», «дерево чудес». Последнее, по-видимому, дано потому, что листья эвкалипта всегда поворачиваются ребром к свету, из-за чего его крона не дает тени. Но в этот день не было даже намека на солнце - сплошная хлябь, через которую люди пробирались с необычайным упорством. [80]
По пути в город и в самом городе нам встречались многочисленные толпы эвакуированных жителей Херсона, Николаева, Севастополя и других крымских городов. Люди еще полностью не устроились и не отошли от тяжелых переживаний эвакуации, проходившей под вражеским огнем. Бессонные ночи и нестерпимые страдания утомили беженцев, но не сломили их дух. Они верили в нашу победу!
Мы уже подошли к почте, и осталось лишь перейти улицу, как вдруг огромные буйволы с запрокинутыми головами, покрытыми черной густой шерстью, преградили наш путь. Они медленно волокли за собой скрипучие арбы, до предела нагруженные початками кукурузы.
Когда мы наконец смогли перейти улицу, я с нетерпением вошел в здание почты, где мне вручили телеграмму с извещением о рождении второй дочери - Наташи. Откровенно говоря, я был несколько обескуражен, потому что, видимо, как и все отцы, ожидал сына. Что отвечать? И дал бодрый ответ: «Рад дочери не менее, чем сыну»…
Город Поти жил в это время напряженной трудовой жизнью. Все, что можно было сделать в городе для фронта, было сделано: судоремонтные мастерские расширились и круглосуточно ремонтировали боевые корабли, а в портовых складах разместились цеха николаевских судостроительных заводов. Вся акватория порта использовалась для стоянки кораблей эскадры и бригады подводных лодок, на стенках порта и гавани хранилось различное имущество, техника и вооружение снабженческих управлений и отделов флота. Большинство административных зданий города использовали для штабов соединений боевых кораблей и тыла флота.
Но нельзя забывать, что порт Поти и его акватория не были приспособлены для стоянки такого количества боевых кораблей, если не считать нескольких портовых кранов, в мирное время использовавшихся для погрузки марганцевой руды на торговые транспорты.
В штормовую погоду стоянка кораблей становилась крайне беспокойной. Волнение моря передавалось в гавань так называемым «тягуном», который беспорядочно двигал корабли взад и вперед на тягучей пологой [81] зыби, заходившей с моря. Из-за хаотической качки подводных лодок их стальные швартовы натягивались как струны и непрерывно рвались, не выдерживая нагрузок. В такую непогоду, а случалась она здесь часто, приходилось держать электромоторы в постоянной готовности дать ход. Команда, ожидая разрыва швартовов, без отдыха оставалась на боевых постах и командных пунктах. Эта неблагодарная работа изнуряла и выматывала моряков. Затем наш корабль поставили в док на текущий ремонт, и команда приступила к ремонтным работам. Так проходила неделя за неделей…
Первый военный Новый, 1942 год мы не праздновали, но в душе каждый из нас радовался успехам наших войск под Москвой. Для нас это было лучшим подарком в то время.
Новогодним вечером в нашу каюту зашел командир. Между нами впервые состоялась теплая, задушевная беседа.
Илларион Федотович Фартушный обладал уравновешенным характером. Однако эта уравновешенность сочеталась в нем с твердостью, я бы сказал, некоторой сухостью в официальных отношениях. Многие командиры подводных лодок называли его педантом. Он был замкнут и необщителен не только с нами, его подчиненными, но и с другими командирами, равными ему по званию и должности. За три года совместной службы с ним в должности старпома мне ни разу не приходилось видеть Фартушного ругающим кого-то, но в то же время он всегда оставался принципиальным командиром. Я лично считал его принципиальность и последовательную требовательность совершенно необходимыми на военной службе, да еще в тяжелейший первый период войны. На похвалы Илларион Федотович был скуп, и заслужить их могли лишь активные, старательные, отлично знающие свое дело моряки.
Во время нашей тогдашней многочасовой беседы я услышал от своего командира много нужных и полезных советов и проникся к нему еще большим уважением. Тогда я не подозревал, почему мой командир решил поделиться со мной опытом… [82]
В конце января после окончания ремонта мы вышли в море к болгарским берегам в боевой поход, который запомнился жуткими, терзающими душу минными полями, из которых мы и не чаяли выбраться, однако все обошлось.
Следующий поход, в который мы вышли в середине апреля, запомнился мне встречей с турецким транспортом «Фуризан», который мы увидели на траверзе мыса Куру-бурун вдень Первомая. Сразу разобрать, чье это судно, мы не смогли, поэтому приготовились к торпедной атаке и, погрузившись, пошли на сближение. Но, рассмотрев название и флаг транспорта, который отношения к немцам не имел, всплыли неподалеку от них. Меня потрясла радость команды транспорта - турецкие моряки плясали, махали нам руками. Я так и не понял, чему они радовались: то ли просто встрече с нами, то ли тому, что избежали бесславной гибели, - они ведь наверняка видели нашу атаку…
Из этого похода мы возвратились в базу 7 мая. А 8 мая 1942 года И.Ф. Фартушного назначили командиром подводной лодки «Л-23», и в командование подводной лодкой «С-31» вступил я. Моим помощником назначили старшего лейтенанта Бориса Максимовича Марголина.
Нет такого морского офицера, который не мечтал бы самостоятельно управлять военным боевым кораблем, тем более - подводной лодкой. И вот моя заветная мечта сбылась!
Первым меня поздравил Павел Николаевич Замятин, теперь уже мой комиссар. «С ним мне будет легко», - невольно подумал я.
Впервые спустившись в центральный пост в должности командира, я прошел в командирскую каюту, ставшую теперь моей, и с удивлением увидел на столике букет чайных роз. Я был ошеломлен. Заботливые матросские руки сорвали их и принесли сюда, на подводную лодку, в знак уважения и доверия. Значит, дело только за мной. Они верят в меня и ожидают решительных и смелых действий. Я поклялся оправдать их доверие.
Сев за стол, я вдруг остро почувствовал, как свинцовая тяжесть неощутимой доныне ответственности легла на мои плечи. [83]
Шла война, наступил наиболее тяжелый ее период. Теперь рядом со мной не будет человека, который следил бы за моими действиями и, если нужно, подсказал, поправил. Теперь десятки матросских глаз будут смотреть только на меня, ждать только моих решений, моих приказов, которые должны быть предельно четкими и правильными.
Командовать подводной лодкой всегда непросто, а в военное время - тем более. Кажется, хорошо знал всю команду, неплохо знал корабль, служил на нем старпомом три года, был неплохо теоретически подготовлен к использованию торпедного и артиллерийского оружия, однако практически, в бою, его еще не применял, да и не ожидал столь скорого подчинения всего корабля.