Мною владело растущее чувство огромной ответственности, которое заставило подтянуться и держать себя в руках. Я с шумом вдохнул. В каюту зашел комиссар. Я поделился с ним своими размышлениями и переживаниями. Он прекрасно понял меня и во всем поддержал.
Павла Николаевича я знал еще до войны, с осени 1937 года. Он в то время служил на подводной лодке «Д-6» штурманским электриком. За отличные показатели в боевой и политической подготовке он уже тогда был удостоен высшей награды Родины - ордена Ленина. В начале Великой Отечественной войны, после успешного окончания Военно-политической академии имени В.И. Ленина, его назначили комиссаром санитарного транспорта «Львов». В конце 1942 года он стал комиссаром подводной лодки «С-31».
Нашему сближению с Павлом Николаевичем способствовала схожесть взглядов политических, военных и житейских. Немалую роль в этой продолжающейся многие годы дружбе играло и то, что мы оба были земляки, уроженцы одних и тех же мест.
Человек добродушный, когда надо, комиссар умел проявить твердость, настойчивость и принципиальность. В самых трудных условиях боевой обстановки на него можно было положиться.
Итак, с Павлом Николаевичем, моим «наоборот», как нас дружески называли в бригаде, я подружился быстро [84] и надолго. Эта дружба всегда помогала нам в трудных боевых делах…
- Главное, команда хорошо знает тебя и верит тебе, - заключил он нашу беседу.
Мы поднялись на падубу.
- Товарищ командир подводной лодки, - подчеркнуто и не по уставному громко доложил лейтенант Егоров, - команда по вашему приказанию построена.
Обходя строй, я внимательно вглядывался в хорошо знакомые мне лица матросов, старшин и офицеров - все они по-прежнему были спокойными и бодрыми, все по-прежнему горели единственным желанием - скорее в море.
Лейтенант Егоров перед строем зачитал приказ народного комиссара Военно-морского флота Н.Г. Кузнецова о назначении меня на должность командира подводной лодки «С-31». Команда оживленно встретила это сообщение, вселив в меня дополнительные силы и уверенность, в которых я так тогда нуждался.
Перед ужином ко мне обратился комиссар.
- Знаешь что, - начал Павел Николаевич. Эти два слова были у него как бы вступлением к решению любого серьезного вопроса. - Мне бы хотелось знать побольше о твоей жизни, это может в значительной степени облегчить нашу совместную службу.
Я охотно согласился поговорить. Вечером мы уселись в нашей каюте. Павел Николаевич достал из кармана кителя портсигар, вынул папиросу, с наслаждением сделал несколько затяжек, прошелся по каюте и сел на диван, показав этим свою готовность слушать меня.
Устроившись в кресле поудобней, я тоже закурил и начал свой рассказ.
Родился я 1 сентября 1914 года в городе Ветлуге. Кстати, Ветлуга впадает в реку Волгу, в честь которой названо наше нынешнее пристанище. Именно там, на Ветлуге, в раннем детстве со мной произошел случай, после которого я стал почитать силу воды и испытывать непреодолимую тягу к ее безграничной красоте.
Помню, однажды я сидел вместе с мальчишками на крутом берегу Ветлуги и смотрел на ее быстрое течение [85] и далекий горизонт за рекой. Потом вдруг побежал к реке, бросился в воду и поплыл к мереже, которая находилась метрах в тридцати от берега. Я не справился с течением, и меня понесло вниз по реке. Я стал тонуть. На мое счастье, на меня обратили внимание мальчишки постарше и вытащили из воды. После этого случая воды я не боялся, но стал относиться к ней с искренним уважением…
Мой отец всю жизнь был пчеловодом-инструктором. Выходец из бедной крестьянской семьи, он рос без отца. Большую роль в его воспитании и образовании сыграл лесничий, у которого моя бабушка работала экономкой. Отец очень любил пчел и прилагал много усилий для развития пчеловодства, ведь тогда это было предприятие государственного значения. Очень много он сделал в районе для того, чтобы перевести пчеловодство от колод к рамочным ульям, и в 1905 году даже опубликовал статью «Переход крестьянина от колоды к рамчатому улью» в журнале «Обозрение пчеловодства». Его заслуги многократно были отмечены еще в царские времена, а после Великой Октябрьской революции его способности получили возможность для стремительного развития. Он умел мастерски заставлять пчел отстраивать и заполнять медом соты, прикрепленные к стеклу в виде пятиконечной звезды, герба Советского Союза или РСФСР. На выставках эти экспонаты всегда вызывали повышенный интерес посетителей. Также он был активным общественником, его неоднократно избирали в Ветлужский городской совет трудящихся, он был членом президиума горсовета.
Часто отец брал меня в служебные командировки. Мы пешком ходили с ним по деревням и селам Ветлужского района, от одного пчеловода к другому. В этих путешествиях я глубже узнал сельскую жизнь и сложность работы на земле.
Моя мать вела домашнее хозяйство и занималась нашим воспитанием. Все силы и всю любовь одна отдала нашему воспитанию, а в семье нас было восемь детей.
Хоть и был я в семье единственным сыном, родители меня особенно не опекали. При каждом удобном случае подчеркивали, словно стараясь кому-то доказать, что [86] единственный сын растет не баловнем и что они воспитывают меня в духе любви к труду.
Действительно, с раннего детства я работал в небольшой колбасной мастерской у брата моего отца: покупал мясо и вместе с соседскими мальчишками (за отсутствием лошадей) крутил ворот пресса{11}, за что ежедневно получал шмат свежей колбасы, а в десять лет я уже косил наравне с взрослыми. Правда, за колбасную мастерскую дядьку моего раскулачили, лошадей отняли. А в тридцать седьмом мне это аукнулось: однажды ночью меня вызвали в НКВД и допрашивали там несколько часов подряд, пытаясь выведать контрреволюционные настроения моего дяди. Я уж, стыдно признаться, подумал, что не выпустят, даже перед уходом жену предупредил, чтобы не ждала, но, поскольку еще в анкете при зачислении в училище я честно указал все обстоятельства этого дела, вроде все обошлось. Ну, да что вспоминать…
Так вот, отец никогда не ограничивал меня в использовании столярного инструмента и лесоматериалов. Никогда не ругал за неудачи, всячески поощряя любую мою трудовую инициативу. Под впечатлением рассказов отца о пчеловодстве я в это время построил улей собственной конструкции, но не совсем удачный, ибо первым же от него отказался.
Пятнадцати лет окончил девятилетку и уехал в Ленинград к сестре Александре Павловне, ставшей мне второй матерью.
Помню, как мы расставались: мать плакала навзрыд, а отец, будто стесняясь, смахнул слезу и коротко произнес: «Прощай, сын, всего тебе хорошего» - и подсадил на скрипучую телегу, которая тут же тронулась и увезла меня далеко от полноводной реки Ветлуги, от старого города с низкими деревянными домиками, от пахучих ветлужских полей и лугов…
С приездом в Ленинград закончилась моя созерцательная жизнь. Там меня приветил Владимир Земляков, тоже [87] родом из Ветлуги, который оказал большое влияние на мой выбор дальнейшего пути. Он открыл для меня неведомый доселе заводской мир. По его совету в начале 1931 года я поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ) при Государственном заводе точного машиностроения имени Макса Гельца, который расположен на Песочной улице Петроградской стороны. Завод изготавливал чулочно-вязальные, табачно-набивные машины, ученические перья и пишущие машинки «Ленинград». Но самое главное, что этот завод впервые в стране освоил производство линотипов{12}. Приятно было чувствовать свою причастность к великим свершениям в молодой республике. Я с удовольствием учился в группе слесарей-инструментальщиков, и, видимо, поэтому все задания я выполнял в несколько раз быстрее отведенных программой нормативов. В стенах ФЗУ я активно включился в общественную работу и был принят в ряды Ленинского комсомола. Кроме того, мы с одногруппниками, которые звали меня Белоручкой, часто вместе ходили в театры и музеи, регулярно отправлялись на экскурсии по местам революционных свершений. Также мы посещали ленинградские заводы-гиганты: Балтийский судостроительный, Путиловский и другие. Как видите, мы не только учились, но и уделяли много внимания общему развитию. Окончив ФЗУ, я пошел на работу в сборочный цех линотипов.