Пройдя Палеостом, красивейшее озеро Кавказа, мы вошли в устье глубоководной, но довольно узкой речки Печери. Ее берега заросли причудливыми южными деревьями, между которыми густо переплелись непроходимые заросли кустарников. После поворота реки мы увидели плот. Мне это показалось верным признаком, и я сказал Сергею Григорьевичу: [275]
- Табаньте! Тише! Не подходите к плоту, около него должна стоять рыба.
Егоров застопорил ход, достал из вещевого мешка гранату, которую тут же взвел в боевое положение и бросил в сторону плота. Однако он не рассчитал силу, и из-за слишком сильного броска граната упала не в воду, а посередине плота, на котором стала крутиться, подпрыгивать и шипеть, как змея…
- Ложись! - сообразил крикнуть я, и, как только мы оказались на дне байды, граната взорвалась. Осколки со свистом пролетели над нашими головами, а некоторые воткнулись в деревянный борт. После короткой перепалки со взаимными обвинениями мы наконец пришли в себя и продолжили путь.
Справа, примерно в ста метрах от нас, реку пересекал оросительный канал. В этом месте берег был узким, и высокие стройные деревья росли чуть ли не у самой воды. За ними рос густой зеленый кустарник, под которым переплетались мощные корневища могучих деревьев, далее виднелись лозы дикого винограда и другие растения. Вдали на горизонте высились конусообразные холмы. Их резкие, прерывистые очертания на фоне крутых Кавказских гор дополняли величественную картину, которой нельзя было не залюбоваться.
Внезапно из-за туч вышло солнце, лучи которого, пробиваясь через густой лес, приобретали бархатный зеленоватый оттенок. Более ощутимыми стали запахи влажной густорастущей травы и гниющего ила. С веток ольхи свисали колючие лианы, густо заросшие облепихой и ежевикой.
Течение реки в этом месте было не таким быстрым, и мы, опустив весла, зачарованно впитывали невыразимую красоту открывшегося нашим глазам мира, который Александр Сергеевич Пушкин не случайно назвал «пламенной Колхидой».
Однако через некоторое время мы вернулись к своему делу - рыбалке. Памятуя о прежней неудаче с гранатой, решили попробовать рыболовецкую удачу более мирным способом и, быстро посовещавшись, достали удочки. Сев на разные концы байды спиной друг к другу, мы с Сергеем [276] Григорьевичем забросили удочки в канал и стали терпеливо ждать.
Но рыба попалась то ли упрямая, то ли сытая, и за полчаса не было ни одной поклевки. Через час наше терпение кончилось и мы опять взялись за гранаты. Снова мой товарищ взял гранату, вынул чеку, бросил ее и вновь не рассчитал бросок - граната упала на берег и, издавая жуткое шипение, закрутилась на земле! Нас спасла только быстрота реакции: как только мы уткнулись носами в дно лодки, над головой со свистом пронеслись осколки разорвавшейся гранаты.
Тут не выдержал я - мне показалось, что Сергей Григорьевич слишком неловок сегодня, если второй раз не может попасть в воду, которая вокруг нас, о чем я не замедлил ему сообщить. Также я отметил, откуда в таком случае должны расти руки и что должно быть с головой. С этими словами я схватил третью гранату, взвел ее и бросил в другую сторону. И что за напасть… Граната попала в заросли осоки, но всплеска не последовало, - граната попала на плотный грунт и, колыша траву, зашипела. Мы опять упали на дно спасительной лодки. Взрывом подбросило вверх комья земли и траву. Осколки порезали осоку и снова со свистом пронеслись над нами.
Никакой перепалки не последовало. Мы молча поднялись, без слов посмотрели друг другу в глаза и, уже не глядя друг на друга, стали собираться в обратную дорогу. Ни о каком продолжении рыбалки не могло быть и речи…
Большой оранжевый круг солнца медленно опустился, и уже чувствовались легкая прохлада и сырость. Мы медленно погребли в сторону Поти, где нас с нетерпением ждали товарищи…
В конце сентября мы получили очередной боевой приказ и вновь приготовились выйти в море.
Вместо штурмана Якова Ивановича Шепатковского, получившего повышение по службе, был назначен лейтенант Андрей Гаврилович Гаращенко, его обеспечивал в море дивизионный штурман старший лейтенант Еремеев, а вместо инженера-механика Григория Никифоровича Шлопакова, получившего назначение на подводную [277] лодку «Л-23», был назначен инженер-капитан 3-го ранга Константин Иванович Сидлер.
Константина Ивановича Сидлера я хорошо знал по его службе на подводной лодке «Л-5», знал и его отца, который преподавал нам высшую математику в училище. Константин Иванович был добросовестный и культурный в обращении человек, обладавший необходимым для подводника спокойствием и душевным равновесием. Он был значительно старше всех нас по возрасту и имел богатый опыт подводного плавания.
Жаль, очень жаль было расставаться с опытными командирами боевых частей, ставшими ветеранами нашего корабля, - Шепатковским и Шлопаковым.
Немало сил приложил Григорий Никифорович Шлопаков к усовершенствованию радиосвязи, которая наряду с радиолокацией и акустикой играла важнейшую роль в жизнеобеспечении нашей подводной лодки. Напомню, что гидролокаторов и радиолокационных станций у нас тогда не было.
Всем известно, что радиосвязь самолетов, кораблей и особенно подводных лодок между собой и берегом имеет первостепенное значение. Без четко отработанной двусторонней связи управлять флотом невозможно.
Мы держали двустороннюю связь со штабом флота и бригады подводных лодок, только находясь в надводном положении - после погружения подводной лодки связь прекращалась. Для восстановления связи необходимо было всплывать, что демаскировало подводную лодку, приводило к дополнительному расходу запасов воздуха высокого давления, усиливало нервное напряжение экипажа и влекло за собой целый ряд дополнительных затруднений. Этот недостаток мы с особой остротой почувствовали с первых дней войны. Безусловно, такое положение вещей нас не устраивало.
Поэтому вместе с инженером-механиком Г.Н, Шлопаковым мы стали искать пути преодоления технологического несовершенства. На первых порах мы сделали плавающую антенну, которая оставалась на поверхности моря после погружения под перископ. Во время испытаний эта антенна неплохо держалась на поверхности воды, но [278] главного - приема радиограмм - мы осуществить не смогли. Пришлось, естественно, от этой идеи отказаться.
Первая неудача нас не смутила. Мы сделали дуговую металлическую антенну высотой около полуметра и закрепили ее над перископной тумбой. Мы надеялись, что, находясь под водой, подвсплывая до верхнего среза перископной тумбы, сможем осуществить прием. Но и из этой идеи ничего не получилось. Несмотря на это, наши попытки продолжались.
Наконец в 1943 году Григорий Никифорович предложил прикрепить к головке зенитного перископа небольшую штыревую антенну, используя для проводки кабеля трубку осушения. Это предложение было принято, и на подводной лодке «С-31» впервые была установлена перископная штыревая антенна, позволившая осуществлять прием радиограмм под водой на перископной глубине. Но проблема передачи радиограмм из подводного положения так и не была решена.
Как видите, Григорий Никифорович Шлопаков был инициативным подводником и находчивым инженером, за что его ценили не только мы, личный состав «С-31», но и во вся бригада подводных лодок. Не хотелось его отпускать, но люди быстро мужали, росли, набирали боевой опыт, его было необходимо передавать другим. Что делать!
На этот раз боевая позиция была расположена северо-западнее Севастополя. В море мы вышли вечером 29 сентября 1943 года. Далеко на горизонте слабо прорисовывались и исчезали в дымке горные хребты Кавказских гор. Бежавшая мимо борта вода пенилась и исчезала в расходящихся веером волнах. Дул северный ветер, сопровождающийся умеренным волнением. Гонимые ветром, над нашими головами проносились белые плотные облака, которые надежно прикрывали нас от вражеских самолетов.
Не доходя до позиции нескольких миль, мы получили от командира бригады радиограмму. Шифровальщик Лысенко быстро ее дешифровал и доложил мне. Пробежав глазами текст, я медленно повторил содержание про себя и, расписавшись на бланке, возвратил шифровку [279] Лысенко. В ней говорилось, что в районе позиции подорвалась на мине подводная лодка «М-113» (командир капитан 3-го ранга А. Стрижак) и нам надлежало организовать ее поиск.