В эти дни мне стала известна еще одна печальная история, которая не могла не тронуть мое сердце. Не раз ко мне вместе с товарищами приходил и наш кок Николай Федоров. В последние дни он стал очень замкнут и нелюдим. Несколько раз я порывался выяснить причину изменившегося настроения, но он ничего не рассказывал. В конце концов я выпроводил всех, кроме него, и прямо спросил, что произошло. Тогда он рассказал мне удивительную историю, которая, впрочем, нередко случалась на войне. Как-то раз, возвращаясь поздним вечером из увольнения, он переходил через портовые железнодорожные пути и окликнул солдата, чтобы тот дал ему прикурить. Когда яркая вспышка озарила лицо, как оказалось, офицера, Федоров узнал в нем своего старшего брата Степана. Кончено, их радости не было предела.
Тут я поспешил выразить свою радость за братьев, но Николай тут же ошеломил меня сообщением, что сразу после их встречи его брат, старший лейтенант Степан Федоров, был отправлен на Малую Землю, где через несколько дней геройски погиб, освобождая Новороссийск. Вот так горькая военная судьба позволяла близким людям ненадолго увидеться, а затем разлучила их навсегда…
К концу февраля силами Ленинградского и Волховского фронтов был освобожден Ленинград, а немецко-фашистские оккупанты были изгнаны из Ленинградской области. Это была блестящая победа, которая воодушевила весь советский народ. Мы знали, что в родном городе Григория Никифоровича Шлопакова на протяжении всей блокады оставались его мать и сестра, и мы хотели обрадовать семью, принеся эту новость. Но, к сожалению, мы не утешили жену и двух детей Григория Никифоровича, погибшего вместе с «Л-23», видимо, лишь разворошили горькие воспоминания. А гораздо позже мы узнали, что сестра Григория Никифоровича не дожила до освобождения: она умерла от голода…
Стремительно и неудержимо наступила весна 1944 года. Наша армия беспощадно гнала фашистов с нашей родной земли. [322]
8 апреля войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону противника на Сиваше и Перекопе.
13 апреля были освобождены от фашистов Феодосия, Евпатория и Симферополь.
17 апреля войска Рабоче-крестьянской Красной армии овладели Балаклавой и подошли к Севастополю.
7 мая войска 4-го Украинского фронта начали штурм севастопольских укреплений. Одновременно наши подводные лодки и торпедные катера совместно с авиацией флота усилили удары по вражеским кораблям и судам и лишили фашистов возможности перевозить военные грузы по морю. Отрезанные от основных сил, обреченные на катастрофу, немцы спешили эвакуировать свои войска из Севастополя. Перед кораблями флота встала задача не дать им безнаказанно уйти в Румынию через море.
Враг не смог устоять под сокрушительным напором Красной армии, и 9 мая после упорных боев на суше и на море наши войска полностью освободили наш родной Севастополь!
На следующий день «Правда» писала: «Здравствуй, родной Севастополь, любимый город советского народа, город-герой, город-богатырь! Радостно приветствует тебя Советская страна».
Активное участие в этой операции принимала подводная лодка «С-31». Я, как вы понимаете, по состоянию здоровья в море не вышел, вместо меня пошел командир «С-33» капитан 3-го ранга Борис Андреевич Алексеев.
Не трудно понять, каково было мое настроение. Отголоски этих переживаний терзают мою душу и по сей день. Дорого, слишком дорого обошлась мне эта охота! Действительно, сложно себе было представить более неразумный поступок: на войне достаточно риска и опасности без «охоты и рыбалки». Но нас, молодых моряков, переполняла неуемная кипучая энергия, требующая дополнительных острых ощущений. Молодость, молодость… Этого памятного урока мне хватило на всю жизнь: на протяжении оставшихся двадцати пяти лет службы я больше не охотился и не рыбачил…
Но в этом, двадцатом, походе произошло событие, которое заставило меня еще больше переживать за последствия [323] неудачной рыбалки, которые вынудили меня оставить свою команду без попечения.
Через много лет от своего старого друга, однокашника по Военно-морскому училищу, бывшего командира гвардейской подводной лодки «Щ-215» Героя Советского Союза капитана 1-го ранга в отставке Михаила Васильевича Грешилова я совершенно случайно узнал, что в этом походе мой экипаж оказался на волосок от гибели.
Осенью 1979 года вместе с Михаилом Васильевичем мы отдыхали в солнечногорском санатории ВМФ. Мы жили в одном номере и долгими осенними вечерами прогуливались по санаторным аллеям, снова и снова вспоминая о войне, о наших боевых товарищах, о совместной службе на Черном море.
- Знаешь, Коля, а я ведь чуть не потопил твою подводную лодку… - как-то сказал мне Михаил Васильевич.
Его слова заставили меня насторожиться.
- Что ты говоришь?! Как это могло произойти?
- Во время освобождения Севастополя. Я знал, что ты тогда болел и вместо тебя пошел Алексеев…
- Это дела не меняет! Так что случилось?
- Ну, если ты помнишь, в этот период каждая подводная лодка получила для боевых действий большие районы вместо меньших по размеру позиций. Район боевых действий моей подводной лодки граничил с районом, выделенным для «С-31». Однажды днем мы обнаружили подводную лодку, проходящую через наш район в надводном положении. Видимость была плохая, связь установить не удалось, да и распознать ее силуэт было сложно, так как он в равной степени походил на нашу «эску» и на немецкую подводную лодку. Не было никакой возможности развеять мои сомнения, - озабоченно продолжал Михаил Васильевич, - поэтому я решил выходить в торпедную атаку. И вот, представляешь, перед самым торпедным залпом боцман немного притопил нашу «щуку», из-за чего продолжать наблюдение в перископ я не мог. И после того, как мы подвсплыли, я поднял перископ, а подводной лодки уже не было - она погрузилась. [324]
Слушая Михаила Васильевича, я не произнес ни слова, я просто окаменел, будто наяву представляя весь ужас создавшейся ситуации.
- Как же это могло произойти, Миша? - просипел я. - Как же у тебя получилась такая ошибка в счислении?
- Нет, Коля, никакой ошибки у меня не было. Это Алексеев оказался в нашем районе. По приходе в базу я несколько раз лично проверял штурманскую прокладку. Твой штурман не пошел в этот поход, Алексеев с собой на «С-31» взял молодого штурмана.
- Погоди, а разве в боевом приказе не было оговорено, чтобы вы не атаковали подводные лодки - под Севастополем немецких подводных лодок не было! - наступал я на друга.
- В том-то и дело, что не было оговорено, - глубоко вздохнул Михаил Васильевич и насупился. По его лицу было видно, что он заново переживает свою поспешность, чуть не обернувшуюся катастрофой.
Здесь я сделаю небольшое отступление и попытаюсь объяснить, почему такое могло произойти. Дело в том, что в боевых документах, подготовленных в связи с планирующейся блокадой Севастополя, действительно не было никаких директив, категорически запрещающих атаковать подводные лодки. Я хорошо помнил наглую атаку итальянской малой подводной лодки неподалеку от Ялты, да и подводный поединок у побережья Турции, но при чем здесь немецкие подводные лодки во время освобождения Севастополя? В самом деле, тогда фашисты, зажатые в клещи советской армией, в панике бежали из Севастополя и поспешно эвакуировали свои войска, поэтому никакой речи о каких бы то ни было боевых действиях немецких подводных лодок просто не могло быть!
Так, спустя много лет, я, можно сказать, совершенно случайно узнал о смертельной угрозе, которая в мое отсутствие нависла над подводной лодкой «С-31»…
Летом 1944 года Потийскую военно-морскую базу вновь посетил народный комиссар Военно-морского флота, адмирал флота Советского Союза Николай Герасимович Кузнецов. На этот раз, наряду с решением общефлотских [325] вопросов, он вместе с командующим Черноморским флотом вице-адмиралом Ф.С. Октябрьским, членом Военного совета вице-адмиралом П.И. Азаровым и командиром бригады подводных лодок капитаном 1-го ранга С.Е. Чурсиным провел смотр нашей подводной лодки. Как известно, смотры служат для проверки боевой готовности и состояния корабля и всего личного состава.