Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин».
К этому моменту я готовился долго. Пожалуй, более волнующего события в моей жизни еще не случалось. Не покривлю душой, если скажу, что волновались мы все. Я уверен, что каждый член экипажа готовился к этому торжественному моменту задолго и приводил в порядок свою форму и корабль.
Я встал очень рано, так как больше не мог заснуть. Не торопясь я побрился, оделся и сел у себя на кровати. Дольше терпеть я не смог и раньше времени отправился на плавбазу. Там я встретился с боевыми друзьями и немного успокоился. Я пожимал их руки и от души принимал их теплую поддержку в этот непростой для меня момент.
Наконец мне доложили о готовности подводной лодки к торжественному подъему Краснознаменного флага, вручению ордена Красного Знамени и построении для [334] личного состава, и я с душевным трепетом отправился на подводную лодку, стоявшую у левого борта плавбазы «Волга».
С излишней поспешностью я вступил на деревянную сходню, которая завибрировала под ногами, да еще грянул духовой оркестр, и я, как курсант-первогодок, вбежал на борт подводной лодки. Но это было еще полбеды. Вслед за этим, придерживаясь такта оркестрового марша и засмотревшись на строй матросов, я споткнулся обо что-то и наверняка бы растянулся на сходне или, не дай бог, упал бы за борт, не поддержи меня вовремя встречающий у трапа старпом. А матросы - молодцы, никто даже не улыбнулся, поддержав во мне уверенность и спокойствие. Эти чудные парни, где можно и нужно, любили подшутить, да еще и как, а в ответственный и сложный момент всегда выручали своей выдержкой.
Орден Красного Знамени, грамоту Верховного Совета ССР и Краснознаменный флаг вручали командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга С.Е. Чурсин и начальник политического отдела капитан 3-го ранга П.Н. Замятин. Я подошел к ним, отдал честь, доложил о построении личного состава.
Комбриг зачитал перед строем Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР. Я подошел к Краснознаменному флагу, который держали в руках комбриг и наш комиссар, преклонил колено и с глубоким волнением поцеловал правый угол флага. Вновь грянул оркестр. Под торжественные звуки гимна Советского Союза полотнище Краснознаменного военно-морского флага вместе с флагами расцвечивания медленно поднялось на флагштоке.
Матросы, старшины и офицеры повернули голову в сторону флагштока, на котором развевалось полотнище Краснознаменного военно-морского флага…
Из моей памяти никогда не изгладятся трепет и восхищение этой невероятно торжественной церемонией.
После окончания церемонии вручения награды состоялся митинг подводников, посвященный этому знаменательному для всех нас событию. В своем выступлении на [335] митинге я доложил собравшимся, что торжественное обещание, данное личным составом подводной лодки в первый день войны, - стать краснознаменным кораблем - нами выполнено. Мы поклялись еще настойчивее повышать свое боевое мастерство во имя окончательной победы над врагом.
Теперь мы должны были привыкать к несколько необычному для нас гордому сочетанию «Краснознаменная подводная лодка «С-31»! Вместе с тем мы все хорошо понимали, какая высокая честь оказана экипажу и какая ложится на него дополнительная ответственность.
Вечером на товарищеский ужин мы пригласили командование бригады, дивизиона и наших боевых товарищей с других кораблей. Сервировка стола была скромной, но это ничуть не умалило нашего гостеприимства.
Гостей было много. И настроение у всех приподнятое, особенно, конечно, у нашей команды. Мы чувствовали себя хозяевами и внимательно ухаживали за товарищами. Много теплых, задушевных пожеланий услышали мы в свой адрес. В своих разговорах мы нередко вспоминали всех наших товарищей-подводников, павших смертью храбрых…
Затем потекли размеренные трудовые будни, которые принесли немало перемен.
Приказом народного комиссара Военно-морского флота мой старпом капитан-лейтенант Борис Максимович Марголин был назначен командиром подводной лодки «М-32». Он полностью отвечал служебному положению как в море, так и в повседневной службе в базе. Его забота о корабле и личном составе, их чаяниях и трудах, была выше всяких похвал.
Все больше и больше наших боевых командиров покидало подводную лодку «С-31», и от этого становилось и радостно, так как они шли на заслуженное повышение, и грустно, как бывает всегда, когда расстаешься с хорошими боевыми друзьями.
Вместо Марголина моим помощником назначили уважаемого всеми нами минера, старшего лейтенанта Сергея Григорьевича Егорова. Казалось, давно ли молодой лейтенант окончил Севастопольское военно-морское училище [336] и в самом начале войны пришел к нам. А прошли три тяжелейших года войны. Мужали все мы, и вместе с нами приобрел большой боевой опыт и Сергей Григорьевич. За военные годы под его руководством торпедисты лодки подготовили и выстрелили 18 боевых торпед. Дважды Сергей Григорьевич успешно управлял артиллерийским огнем по береговым объектам противника. Он на самом деле заслужил эту должность.
На смену Егорову пришел уже известный читателю наш первый минер - капитан-лейтенант Василий Георгиевич Короходкин. Мы знали друг друга давно, и ему не нужен был период врастания в обстановку. Пока мы с ним не виделись, он успешно окончил Высшие ордена Ленина специальные командирские курсы, возмужал, обзавелся семьей. Мы все были довольны этим назначением, что скрывать - свой человек.
После ухода с подводной лодки «С-31» осенью 1941 года Короходкин успешно служил на дивизионе «щук», до весны 1942 года базировавшихся в Туапсе, а позже в Батуми. Как и мы, много пережил он за время войны. Остановлюсь для примера лишь на одном боевом эпизоде.
После зимнего «затишья» в начале весны 1942 года фашистская авиация вновь активизировала свои боевые действия на Кавказе. 22 марта, во время обеденного перерыва, немецкая авиация совершила первый в этом году налет на порт Туапсе. Они планировали уничтожить в порту подводные лодки и их плавучую базу «Нева». Но к счастью, после налета подводники потерь не понесли. Лишь одна авиационная бомба попала в минный заградитель «Островский».
Видимо, этим немцы не удовлетворились. Поэтому на следующий день, приблизительно около 13 часов, немецкая авиация совершила второй налет на Туапсе. В налете участвовало 60 «Фокке-Вульфов». В порту, помимо плавбазы «Нева» и двух подводных лодок, отшвартованных у ее правого борта, находились торговые суда.
Одному из самолетов противника, прорвавшемуся через заградительный огонь, удалось лечь на боевой курс со стороны моря, спикировать на плавбазу и сбросить на нее 500-килограммовую бомбу. Бомба разорвалась в носовой [337] части корабля и разрушила много жилых помещений, в том числе каюты офицерского состава. Всех моряков, оказавшихся на палубе «Невы» (а среди них был и Короходкин), взрывной волной выбросило за борт. Некоторые матросы, стоявшие возле Короходкина, упали на стоявшие у плавбазы подводные лодки и погибли, разбившись об их палубы. Короходкину же, к счастью, повезло - он пролетел через подводные лодки и упал в воду, потеряв сознание от контузии. На дне бухты он пришел в себя, в доли секунды перед ним пронеслись все предшествующие события, он вспомнил, что произошло, и сразу стал всплывать. На поверхности Короходкин появился метрах в пятидесяти от подводных лодок. Вода вокруг него кипела от падавших осколков разорвавшихся зенитных снарядов. Один из них угодил в лицо, несколько других - в туловище и руки. Смывая одной рукой кровь, другой работая в воде, он самостоятельно подплыл к борту подводной лодки, где его подхватили товарищи. Его доставили на плавбазу, а затем отправили в госпиталь. Вот такая непростая судьба была уготована нашему Василию Георгиевичу…
Подводные лодки нашей бригады не спеша втягивались в спокойное русло боевой подготовки. Начались плановые занятия. Потекли непривычно спокойные учебные дни. Незаметная будничная работа не всем нравилась, но с этим приходилось мириться. Продолжая внимательно следить за общей обстановкой на театрах военных действий, мы понимали, что враг долго сопротивляться не может, что скоро и на нашей улице наступит праздник.