С холма стало видно, что рядом с аркой все же проглядывают очертания крепостной стены, но песок какое-то время назад поглотил ее полностью, оставив напоминание лишь своим рисунком. Во все иные стороны открывался до тошноты однообразный вид.
Пустыня. Серые волны песка убегали за горизонт. Куда хватало взгляда ‒ песок, песок и песок. Хотя…
Фьольвир прищурился. На западе над холмами проглядывали зубцы, то ли башня, то ли другое какое строение. Может, остатки целого города? Во всяком случае, эта неровность назойливо портила однообразный пейзаж.
Фьольвир решил двинуться туда. Смысла оставаться у арки он не видел. Ни оружия, ни воды. Чего ждать? А так, пока есть силы, он сможет добраться до увиденных зубцов. Боги знают…
Боги!
Фьольвир замер, вспомнив.
Богов нет! Боги заключены в шкатулку Телеотта! Йорун, Стергрун, Хэнсуйерно и прочие. Никого нет. Редкие чудовища и ваэны только и остались в мире. Тьма, тьма стоит на пороге, ждет шкатулку. Ее несет…
Фьольвир осмотрел себя и выдохнул. Нет, не он несет, кто-то другой. При нем и сумки-то никакой нет. Да и не мог он, герой же… Ну, да, конечно, несет ее Мтаг, пришло знание, Мтаг, проклятый макафик.
А он, Фьольвир Маттиорайс, был убит, почти убит, когда кааряйны… Кааряйны! Кааряйны вырезали… Хейвиска…
Фьольвир упал на колени. Какое-то время он сидел, склонив голову и сжав кулаки, и ни горячий песок, ни палящее солнце не могли заставить его пошевелиться. Слез не было. Было какое-то темное, дремучее состояние, требующее чужой боли и крови, чужой смерти, чужого отчаяния.
Все, кто… все они должны умереть. Нет прощения. Нет покоя. Не в Тааливисто, не в иное место, а в прах, в песок, в беспамятство…
Но кааряйны, вспомнил он, кааряйны же все мертвы.
Фьольвир вскинулся и, высоко вздергивая ноги, перебежал с холма на холм.
‒ Унномтюр! ‒ закричал он.
Пустыня была безмолвна. Даже ветер сдох где-то под солнцем. Единственное, что слышалось, это шорох песка под ногами.
‒ Унномтюр!
Фьольвир потоптался, выглядывая, не появится ли на одном из холмов или в ложбинах между ними странное, созданное Йоруном существо ‒ слуга, инструмент для тренировок и развлечение для Наккинейсе.
‒ Унномтюр!
Ничего. Ни силуэта, ни голоса.
Фьольвир повернулся к видимым вдали зубцам и пошел в их сторону. Он взбирался на холмы и спускался с них, оставляя следы-лунки, малые и широкие. Арка пропала. Пейзаж не менялся. Солнце и не собиралось хоть немного отклониться от того, чтобы висеть прямо над головой. Уже через полчаса Фьольвиру стало казаться, что его поместили в жаровню. Несколько раз он хватался рукой за невидимый ремень, потому что был уверен, что баккель, одни боги знают, где забытый, все еще находится при нем. В баккеле‒то ‒ вода. Холодная. Сладкая.
То и дело над холмами вставало марево, и тогда Фьольвир терялся ‒ у него появлялось ощущение, что мир кривляется и плывет, плывет прямиком в Тааливисто. Есть ли разница, из чего построена твоя лодка? Слепленная из песка, должно быть, ничем не хуже выструганной из досок.
Зубцы пропадали из виду, но Фьольвир находил их, даже если в какой-то момент выбирал неверное направление. Холмы мельчали. Один раз ему попался солончак ‒ полное соли пространство, что похрустывало под ногами. Он искал следы Мтага, но их не было. Не было и следов Унномтюра.
Фьольвир кричал его имя, но оно глохло в воздухе, будто в тряпке, прижатой ко рту. Плечи стали красные. Кусок рубахи пошел на голову.
Жарко.
Фьольвир брел, и мысли в его голове пеклись и путались. Он думал, геройский ли это конец ‒ умереть в пустыне, не дойдя до цели? С одной стороны ‒ Ульфха. А с другой ‒ Мтаг. Мтага он, получается, не достанет. Будет ли он тогда героем? Может, полу-героем? Или просто воином?
Песок в самодельной свейке жалил, терся, мешал идти. Фьольвир несколько раз останавливался и перематывал рукав, но потом плюнул. К войца-пекка пошло оно все! К войца-пекка! В конце концов, рукав сполз, и Фьольвир не стал его вновь наворачивать на ступню, оставив на склоне одного из холмов. А там и штир с другой ноги скинул. Через сотню шагов подошвы перестали ощущать жар песка.
К войца-пекка!
Губы пересохли. В горле словно застряла рыбья кость.
По прошествии неясного времени Фьольвир обнаружил, что зубцы, как он и думал, являются вершиной башни. Сложенная из крупных блоков темного камня, она выросла перед ним, взвилась ввысь на два десятка крафуров. С одной стороны к башне когда-то примыкала стена, но все, что от нее осталось, ‒ это неровная кромка кладки. Какая-то сила, человеческая или божественная, разнесла ее, опрокинула в песок целым участком. Башне тоже досталось. На уровне четырех крафуров зиял пролом, открывая для любопытствующего внутренние помещения и кусок деревянной лестницы.
Пустыня обтекала башню, как одинокую скалу.
‒ Унном…
Фьольвир закашлялся. Он вошел в куцую тень башни, распугав какую-то многоногуюмелкую живность, которая тут же забилась в многочисленные отнорки. Тень принесла небольшое облегчение. Некоторое время Фьольвир просто стоял, ощущая, как проясняются мысли, как тает багровая пелена перед глазами.
Стена, у которой он оказался, не имела дверного проема, а оконные щели-бойницы находились слишком высоко. Он прикинул, сможет ли забраться по кладке наверх, хотя бы до пролома, а потом двинулся в обход башни. В любом случае, строители, если они разумные люди, должны были предусмотреть дверь. Хотя бы в одной из четырех стен. Если, конечно, башню возвел не Офнир.
‒ Унномтюр! ‒ крикнул Фьольвир.
Шагая, он вел рукой по камню. Камни попадались гладкие и шероховатые. Частью они были пригнаны плотно, но кусок стены, видимо, потом ремонтировали, и поздние участки качеством работ похвастаться уже не могли. Снизу шла, ветвясь, трещина, заканчиваясь чуть выше головы.
Песок поскрипывал под ногами.
Где-то в вышине что-то слабо постукивало. Казалось, на верхних ярусах прятался от солнца худосочный ветерок и играл то ли неплотно закрытым ставнем, то ли какой-то деревянной безделушкой.
У следующей, боковой, башенной стены имелся прямоугольный выступ, понять назначение которого Фьольвир не смог. Возможно, подумалось ему, башню продлили таким образом, чтобы скрыть что-то важное. Но что могло быть таким уж важным? Колодец? Почему нет? И если он до сих пор не пересох… О, мысль о воде заставила Фьольвира в спешке доковылять до угла.
Пригоршнями… нет, лицом… И пить, пить, пить…
Торцевой стены у башни не оказалось. Вернее, ярусами выше она имелась, а вот нижний представлял собой открытую площадку с частоколом свай, выгородками и двумя лестницами наверх. Две трети площадки, до которых не добиралось солнце своими лучами, тонули в глубокой тьме.
Как не хотел пить Фьольвир, а замер на границе света.
Впереди ему послышался шорох. Будто затаившееся в засаде существо оступилось или неосторожно шевельнулось.
‒ Кто там? ‒ прохрипел он.
Ответа не было.
Всматриваясь, Фьольвир шагнул вперед. Несколько мгновений его глаза привыкали к темноте.
‒ Унномтюр?
В полутора крафурах, за одной из перегородок, раздалось бульканье. Темный предмет, плохо различимый, вывалился оттуда, но больше не двигался. Фьольвир поискал взглядом хоть что-то, что может послужить ему оружием, но нашел лишь камень. Присев и стараясь не шуметь, он подобрал его.
‒ Эй.
Бульканье повторилось. Фьольвир сделал еще шаг. Из темноты проступили каменные плиты, полузанесенные песком, остатки утлой мебели, деревянная, подпирающая потолок балка.
‒ Кто здесь?
Сквозь клекот, казавшийся смехом, послышалось:
‒ Я.
Фьольвир не узнал голос.
‒ Кто ‒ я?
За перегородкой шевельнулись. К ногам Фьольвира, звякнув, упало что-то небольшое и железное. Осторожно наклонившись, Фьольвир поднял свой топорик, забытый в макафике, казалось, вечность назад. Дом-крепость с йотунгами. Третий ключник из мешковины и соломы. Халь… Хильф… О, боги! Напридумывают же имен!