— Ты стреляла, и нам нужно убираться отсюда, пока они отвлеклись.
Я непрерывно трясу головой, с такой силой, что удивляюсь, как она не отваливается.
— Я... я... собираюсь вернуться туда и убедиться, что это кошмар... так и должно быть...
Мой брат хватает меня за плечи и прижимает к машине.
— Проснись, блядь, Анника. Ты выстрелила ему в грудь, мать твою. Он, скорее всего, мертв, и если ты пойдешь туда, они убьют только тебя, ты понимаешь?
— Нет... нет... нет... — мое бормотание становится все более интенсивным, как и мои извивающиеся и страдальческие попытки вырваться из его объятий.
На этот раз Джереми забрасывает меня внутрь, использует ремень безопасности, чтобы пристегнуть меня, а затем бежит к стороне водителя.
Я пытаюсь освободиться, отчаянно, маниакально. Но мои непроизвольные слезы и дрожащие окровавленные руки делают это невозможным.
Машина моего брата мчится по подъездной дорожке, и он чуть не ломает ворота, когда выезжает.
Он набирает скорость, а я рыдаю, оглядываясь назад, через зеркало, через щели. Везде, где я могу уловить его взгляд.
Нам не требуется много времени, чтобы добраться до лагеря Язычников. Как только Джереми отстегивает ремень безопасности, я бегу обратно к входу.
Понятия не имею, куда идти пешком, но я могу найти решение, лишь бы выбраться отсюда. Я могу...
Беспощадные руки обхватывают меня за талию, и Джереми практически поднимает меня с земли.
— Куда, блядь, по-твоему, ты идешь?
— Хочу убедиться, что это кошмар.
— Это не так. — Его голос резкий, мрачный и деловой. Обычно это заставляло меня бежать. Сейчас это не сравнится с ужасом, проникающим в мои кости.
Он ставит меня на землю, хватает за локоть и тащит за собой внутрь особняка. Я пытаюсь освободиться, но с моим братом-буйволом не договориться.
— Что происходит... ну, блядь. — Гарет останавливается у входа и изучает всю кровь, украшающую нас. — Ты в порядке?
— Николай. — Сквозь стиснутые зубы произносит Джереми. — Мы должны убедиться, что он в порядке. Этот сумасшедший ублюдок перерезал себе горло, чтобы не стать рычагом давления.
— Ни хрена себе. — Гарет достает свой телефон и бросается к двери. — Я на связи.
— Где Килл? — кричит Джереми, но Гарет уже ушел.
— Кошмар. — Бормочу я, наполовину в сознании, наполовину нет. — Это просто кошмар. Это может быть только кошмар.
— Ищешь меня? — Киллиан появляется на вершине лестницы, наклоняет голову набок, сузив глаза на меня. — Ты действительно стреляла в Крейтона?
Мое бормотание обрывается, и я ошарашенно смотрю на него. Мог ли Киллиан также быть в моем кошмаре?
— Как ты узнала так быстро? — спрашивает Джереми.
— Глиндон только что звонила мне, плакала, потому что ее кузен скоро умрет. Я не очень люблю, когда кто-то заставляет моего маленького кролика плакать, Анника.
— Я не плакала. — Я неистово трясу головой. — Это всего лишь кошмар. Джера бы зарезали, и это тоже был кошмар.
Мой брат испустил длинный вздох.
— Она не в себе. Ты пойдешь и усилишь безопасность. Я позабочусь о ней и присоединюсь к тебе.
— Я в порядке. В полном порядке, и это был всего лишь кошмар.
Джереми практически тащит меня вверх по лестнице и в мою комнату. Комната, в которую Крейтон пришел в ту первую ночь.
Ночь, после которой мы стали близки.
Ночь, когда я узнала его по выражению глаз только потому, что он был Богом. Моим Богом. И я все равно потянулась к нему.
Я знала, что это запрещено, но я коснулась этого Бога, и теперь меня за это наказывают.
— Анника... Анника? Анника!
Я выхожу из оцепенения от резкого голоса брата, и кошмар, который отказывается заканчиваться, возвращается в реальность.
Джереми хватает меня за плечи, его глаза ищут меня.
— С тобой все хорошо?
Мой взгляд переходит на кровь на его футболке. Она не такая красная, как та лужа, но все равно. Я прикасаюсь к ней своей грязной рукой, мои пальцы сжимаются и разжимаются.
— Это тоже кошмар. У тебя нет крови, Джер.
Он морщится, а затем убирает мою руку.
— Я выживу. Я не думаю, что он действительно хотел причинить мне боль.
Из моего горла вырывается всхлип, когда реальность обрушивается на меня во всех ярких красных красках.
— Он... он не хотел? — мой голос ломается, когда влага пропитывает мои щеки и шею.
Джер качает головой.
— Тогда... тогда... тогда почему... почему я нажала на курок? Скажи мне, Джер! Если я не собиралась спасать тебя, если я не должна была этого делать, почему я нажала на курок?