Эйден силен, да, но папа более жесток, и я верю каждому его слову. Мой отец склонен превращаться в монстра, если чувствует, что нам угрожает опасность. Я убедилась в этом воочию во время попытки похищения.
Судя по его напряженной позе и суровому взгляду, он определенно считает, что на меня напали, и не остановится, пока не устранит угрозу.
И эта угроза — Эйден Кинг.
Я уже достаточно навредила Крейтону, я не могу быть причиной смерти его отца.
Подумай, Анника. Думай.
Мне нужно как-то рассеять это напряжение, но как?
Закрыв глаза, я покачнулась и позволила себе упасть вперед. Папа ловит меня прежде, чем я падаю на землю.
— Анника. — Зовет его низкий голос. — Анника?
Я заставляю себя прижаться к нему. Сквозь маленькую щель в глазах я вижу, как он наконец-то убирает пистолет, прежде чем подхватить меня и понести на руках.
Как тогда, когда я была маленькой и думала, что это хорошая идея — занять его место и спать рядом с мамой. Он всегда, без исключения, нес меня обратно в мою комнату. Я все еще пробирался в их спальню первым делом по утрам, а когда они запирали дверь? Я стучала в нее, пока они не открывали.
Как и во все те времена, в папиных объятиях я чувствую себя в безопасности. Да, чрезмерная защита, но все же безопасность.
— Мой сын проснется, и когда он проснется, я буду держать его подальше от твоей дочери и твоей деструктивной семьи. Я предлагаю тебе сделать то же самое.
— Анника немедленно покидает территорию Великобритании, и я позабочусь о том, чтобы твой сын был вычеркнут из ее жизни. Не пытайся преследовать ее юридически, так как это не принесет никакого результата.
— Если Крейтон решит сделать это, ничто меня не остановит. Даже ты.
— Будем надеяться, что мы никогда больше не встретимся, мистер Кинг.
— Советую вам молиться об этом, мистер Волков.
А потом папа выносит меня из больницы, его шаги уверенны, он держит крепко, как будто я совсем легкая.
Я чувствую, как он усаживает меня на заднее сиденье машины и скользит рядом со мной.
— Куда, Босс? — раздается голос Коли с водительского сиденья, когда он задним ходом выезжает с парковки.
— В аэропорт. — Спокойно отвечает папа, прежде чем прошептать: — Мы уехали из больницы. Ты можешь просыпаться, Аннушка.
Я прикусываю нижнюю губу, медленно открываю глаза и стыдливо смотрю на папу.
— Ты знал?
— Ты хороша, но не настолько. Кроме того, ты притворялась спящей, когда хотела провести ночь в нашей спальне.
— В этот раз все по-другому.
— Ты не хотела, чтобы я причинил ему боль. Я знаю.
— И я не хочу, чтобы он причинил тебе боль, папа.
— Он не сможет. — Маленькая улыбка украшает его губы, когда он взъерошивает мои волосы. — Не знал, что ты настолько выросла, что можешь в одиночку защитить своего брата и даже меня.
— Я тоже Волкова.
— Да, ты Волкова. Это значит, что в следующий раз, когда кто-то будет угрожать тебе, ты побьешь его на хрен.
Я качаю головой.
— Я бы не смогла жить, если бы причинил вред человеку, которого Крейтон считает отцом и примером для подражания.
— Это все равно не оправдывает то, как он с тобой разговаривал.
— Послушай, папа...
— Нет, ты послушай меня. Я знаю, что тебе нравится этот мальчик, и тебе больно, потому что тебе пришлось выстрелить его. Но это ключевое слово, Аннушка. Ты должна была выстрелить в него. Угрожая жизни Джереми, он не оставил тебе другого выбора, кроме как нажать на курок. Он знает, как много твой брат значит для тебя, он знает, что ты без колебаний защитишь его, но он все равно ударил его ножом. Это он навязал тебе свою руку, это он не принял во внимание твои чувства или обстоятельства, когда делал этот выбор. Поэтому не кори себя за то, что ты выбрала свою семью или приняла решение, к которому тебя принудили. Если бы он любил тебя, если бы ты была ему дорога, а не месть и прошлая вендетта, он бы не поставил тебя в такое положение.
По моей щеке скатывается слеза, затем еще и еще.
Я понимаю смысл папиных слов, понимаю, но в голове у меня только красная сцена.
Глубокий красный.
Много красного.
Единственная сцена, которая воспроизводится в моей голове, это бледный Крейтон, подключенный к аппаратам, неспособный открыть глаза.
Призрак своего прежнего «я».
Теперь он кажется таким далеким воспоминанием.
Последний день, который мы провели вместе, был несколько дней назад, но кажется, будто прошло столетие.
Столько всего произошло между той сладкой фазой медового месяца и этим кошмаром, что я больше не могу за всем этим угнаться.