Мама прижимает обе руки к груди, в ее глазах блестят слезы.
— Ты заставил меня переживать. Сейчас вернусь. Я принесу печенье, оно должно быть готово.
Она проходит мимо папы, целует его в щеку, а затем исчезает за своими творениями.
Папа занимает ее место и берет одну из странных на вид вещей, которые она принесла ранее.
— Это мама сделала, — предупреждаю я.
— И некоторые из них нужно съесть, иначе она будет грустить.
Он даже не вздрагивает, когда хрустит тем, что должно быть кексом.
— Она никогда не хотела научиться готовить, пока не узнала, что ты так любишь еду. Она очень старалась, чтобы ты ее принял.
Я беру булочку, но папа качает головой.
— Ты болен. Я съем их.
— Даже не пытайся быть крутым. Я не настолько болен и могу справиться с этим. В конце концов, она приготовила их для меня, — я поморщился от переизбытка еды.
— Ты слышал, что она влюбилась в меня с первого взгляда? То, чего не было ни с тобой, ни с Илаем?
Он сужает глаза.
— Ты получаешь поблажку за то, что болеешь.
— Это значит, что я важнее вас двоих.
— Не дави на это. И перестань изображать Илая, или я тебя отшлепаю. Больной ты или нет.
— Я принесла печенье!
Мама вбегает обратно с печеньем, которое похожими на убитых Смурфиков.
Мы с папой стонем, но съедаем все до последнего кусочка.
А та идея, о которой я думал раньше? Она становится все более реальной с каждой секундой.
Глава 33
Анника
Странно, как может идти время и одновременно оставаться на одном и том же месте. Именно так я чувствую себя с тех пор, как меня привезли обратно в Штаты.
Прошел целый месяц.
Месяц убеждения себя вставать с постели каждый день. Я заставляю себя, разговариваю со своим отражением в зеркале и изо всех сил стараюсь не погрязнуть в самых темных уголках себя.
Я так стараюсь не думать о том, что я оставила на острове Брайтон и как отчаянно я жажду вернуться.
Даже если это невозможно. Даже если мне будет больно.
Мы с Крейтоном должны быть точками, которые никогда не пересекались. Мы бы и не пересеклись, если бы не мой отвратительный характер.
Если бы не моя настойчивость, болтливость и попытки понравиться всем.
Если бы не мое ядовитое любопытство и глупая решительность.
Это все я, я и я.
Именно поэтому я должен быть той, кто все исправит и пойдет дальше.
Я бы не сказала, что мне это удалось, но то, что я здесь, с моими родителями, Яном и другими, конечно, помогает. Я снова занялась балетом и регулярно хожу на тренировки, а потом стала волонтером в приюте, который курирует мама.
Таким образом, когда я возвращаюсь домой, бываю слишком измотана, и мне ничего не останется, кроме как спать, верно?
Неправильно.
Ночное время — самое худшее. Именно тогда мои демоны выходят наружу, и я превращаюсь в клубок неровных граней и подавленных эмоций.
Когда тоска и невозможные чувства, которые мне успешно удается держать в тайне весь день, превращаются в летучих мышей и взрываются в пещере моей груди.
Как сейчас.
Обычно я принимаю таблетку и заставляю себя заснуть. Но не сегодня.
Сегодня я хочу позволить боли просочиться внутрь меня, чтобы я могла почувствовать каждую плеть, каждый хлыст и каждый удар.
Это справедливо после того, что я сделала.
Я переворачиваюсь на спину и смотрю на сверкающий потолок, и мне требуются все силы, чтобы сдержать слезы.
Спать в одиночестве никогда не бывает легче и не кажется нормальным, сколько бы времени ни прошло. Я не помню, как я спала до появления Крейтона, но сейчас?
Все, что я могу представить, это его мускулистые руки, обнимающие меня и укрывающие от всего мира. Он зарывался носом в мои волосы и глубоко вдыхал, а его сильные руки были на моем бедре, талии, груди, попке, шее.
Везде.
Теперь их нет нигде. Только холодный озноб пробирает мое тело, цепляясь за то, что осталось от моей души, чтобы заморозить ее до смерти.
Вместо того чтобы сосредоточиться на этом и свести себя с ума, я беру телефон и открываю Instagram. В течение первой недели дома я фактически удалила все свои приложения.
Боль была слишком сильной, настолько сильной, что даже моя одержимость биографией своей жизни не могла смягчить удар.
Но потом я стала жадно ждать хоть малейших новостей о нем.
Реми изредка переписывался со мной, хотя и тайно, как он мне рассказывал. Он единственный, кому я предлагала оправдания. Единственный, кто знает, что я не могла просто так позволить своему брату умереть и что нажатие на курок убило меня изнутри.