Нет ответа.
— Если ты думаешь, что дверь может остановить меня...
— Оставьте меня в покое! — кричит она, ее голос на грани, прежде чем становится хрупким. —Пожалуйста.
Мне не нравится, как она это говорит.
Это тянет на тот уголок в моем сердце, где на нем написано ее имя.
Я никогда не слышал Аннику такой сломленной, но с тех пор, как она направила на меня пистолет она медленно, но верно теряет свою искру, свою жизнерадостность и то, что сделало ее такой, какая она есть.
Она больше не пишет в социальных сетях, а когда пишет, это уже не те счастливые, солнечные, наполненные жизнью фотографии. Они больше посвящены балету, приютам и другим людям.
Ей интереснее писать о бездомных и людях, которые работают с ней волонтерами — в том числе о пожилом ублюдке, который часто приклеивается к ней.
И она на самом деле улыбается ему.
И она назвала его своим убежищем в одном из своих постов.
Я подумывал убить его, прежде чем вывезти ее из США, но это помешало бы плану, поэтому я выбрал приоритетную концепцию.
Но этот ублюдок все еще на вершине моего списка дерьма.
— У тебя есть время пока я не досчитаю до трёх, чтобы открыть дверь, пока я не сломаю ее, — мой голос звучит жестко, холодно и не подлежит обсуждению.
Такой голос у меня был до того, как я впустил ее, до того, как я позволил ей получить частичку меня, которую она так удобно уничтожила.
— Мне просто нужно побыть одной, — доносится с другой стороны ее приглушенный голос.
— Раз, два...
Я уже собираюсь ударить плечом в дверь, когда она открывается и Анника появляется на пороге.
Вся маленькая и разбитая. Вся грустная и чертовски миниатюрная.
На ней халат, лицо без макияжа, что делает ее на вид моложе, а ее полувлажные волосы падают на прикрытые круглые груди.
И мое ожерелье.
Она все еще носит ожерелье, которое я подарил ей на день рождения. Когда я увидел его еще в самолете, я чуть не лишился чувств. Почему-то я думал, что она постарается стереть все воспоминания обо мне, но, возможно, это не так.
Я ожидал ярости в худшем случае и раздражения в лучшем, но когда ее яркие голубовато-серые глаза встретились с моими, в них ничего не было. Они бесцельные, тусклые и абсолютно приглушенные.
Они до жути похожи на мои глаза, когда я впервые выбрался из этой дыры в детстве.
Тогда я месяцами не смотрелся в зеркало, потому что отражение, которое я там видел, ничем не отличалось от монстра, и это выбило меня из колеи.
— Разве ты не должен стараться не травмировать свое плечо...? — ее бесстрастные слова обрываются, когда ее взгляд фокусируется на ране, которую она мне подарила.
Ее губы раздвигаются, дрожа, когда она изучает рану на моей груди. Это красная, уродливая дыра, из-за которой мама и моя бабушка предложили мне сделать пластическую операцию.
Я сразу же отверг это предложение.
Я рад, что сделал это, если не из-за чего-то другого, то из-за вихря эмоций, которые пляшут в глазах Анники.
Она больше не онемевшая, тусклая и безжизненная, теперь ее чувства переливаются в ярких красках.
Ее дрожащая рука тянется к ране, но я хватаю ее за запястье, останавливая на полпути.
— Кто дал тебе разрешение прикасаться ко мне?
Она дергается, губы складываются в букву «О», когда она дрожит.
— Я..
— Ты что? Пытаешься закончить то, что начал, убив меняна этот раз?
— Я не хотела убивать тебя. Если бы я хотела, ты бы уже был мертв. Я сказала тебе, чтоне промахиваюсь , но старалась, даже когда плохо соображала.
Из ее горла вырывается всхлип.
— Я только хотела остановить тебя.
Держа ее за запястье, я толкаю ее назад, моя грудь поднимается и опускается в резких вдохах.
Анника попятилась назад и поморщилась, ее лицо скривилось, когда она подняла ногу с земли.
Я делаю паузу, и весь гнев, который я планировал выплеснуть на нее, рассеивается на гораздо более значимое чувство.
Потребность защитить ее.
Что, блядь, со мной не так? Она стреляла в меня, а все, чего я хочу, это убрать все, что причиняет ей боль. Все, чего я хочу, это защитить ее от всего мира.
Но не от себя.
Я осматриваю ее ногу, которой она опирается на икру.
— Что такое?
— Н-ничего.
— Анника, не издевайся надо мной. Что случилось?
Она смотрит на меня круглыми глазами, такими большими и измученными.
— Кажется, я порезала ногу, но это не страшно...
Ее слова заканчиваются вскриком, когда я несу ее на кровать. А когда опускаю ее на матрас, она снова встает.
— Я в порядке.
— Сядь, блядь.
По моему приказу она садится на кровать, и в этот момент я иду в ванную и достаю аптечку.