«Очищать» или «выправлять» нравы, по мысли средневековых моралистов, было необходимо и для блага властителей, и для блага общины. Но возможно ли это? Способен ли человек изменять нравы свои и чужие? А если да, то как? И что такое нравы? Поиск ответов на эти и подобные вопросы неизбежно выводил авторов зерцал на общетеоретические проблемы этики. Их усилия сосредоточивались на выработке этической концепции, достаточно адекватной действительности (т. е. относительно научной), операциональной (пригодной для использования на практике), дидактичной (доступной всем). При этом усваивались достижения «чистой» этики, делались важные дополнения к существовавшей тогда этической теории[255].
Начнем с определения нравов. Очень распространенной, едва ли не обязательной была дефиниция, данная Галеном в его «Нравах» (имеется в виду средневековый перевод произведения на арабский язык),— та, которая воспроизводится у Ибн Ади, Мискавайха и др. Нравы определяются как состояние души, заставляющее человека совершать действия без размышления и выбора (бидун равийя ва ля ихтийяр) или без мысли и размышления (мин гайр фикр ва ля равийя). Некоторые авторы поучений владыкам некритически восприняли это определение. Так, со ссылкой на мудрецов Ибн аль-Азрак определяет нравы как «сзойство (маляка), благодаря которому деяния проистекают из души с легкостью, без предварительного размышления (дун такаддум равийя)».
Однако наиболее самостоятельные авторы шли по иному пути, противопоставляя галеновской традиции именно осознанность нравов. Аль-Маварди, например, характеризует их как внутренние свойства (гара’из) души, которые «проявляются через испытание (ихтибар, возможно прочтение ихтийяр— выбор; в арабской графике два слова различаются только точкой — А. И.) и подавляются понуждением»[258]. Автор «Канона политики и правила предводительства», описав многослойное строение человеческой души (растительная, или скотская, животная, или зверская, разумная, или ангельская), а также силы души (разумная, вожделеющая, пылкая плюс практическая и теоретическая способности силы разумной), подчеркивает, что действия в результате проистекают «по велению и размышлению» (би-хасб аль-ирада вар-р~равийя).
Сразу бросается в глаза, что определение аль-Маварди, довольно общее («внутренние свойства») и пока мало что объясняющее относительно происхождения нравов, противоположно галеновской традиции, делавшей акцент на неосознанности нравственного поведения человека. Автор нескольких зерцал аль-Маварди центр тяжести своей концепции переносит как раз на осознанность нравов, на роль разума в их формировании и, главное, изменении. Тем же объясняется и выделение «воления и размышления» при определении нравов у автора «Канона политики».
Такая рационалистическая, а не эмотивистская трактовка органично сочеталась со своего рода общим местом средневековой этики — разделением нравов на данные человеку (точнее, человеческой особи) от природы (от рождения) и выработанные им в себе. Аль-Маварди делит нравы на врожденные, природные (ахляк аз-зат, ахляк ат-та аль-гаризи, хулюк матбу) и приобретенные (ахляк ат-татаббу аль-муктасаб), или просто «произведенные» (масну) самим человеком[260]. Это разделение принципиально для автора, ведь если первый разряд нравов дан от рождения (аль-Маварди не склонен уточнять, от Бога или вследствие сочетания смесей в организме), то нравы второго разряда становятся свидетельством и залогом, обещанием, что человек может собственным действием задать себе определенный набор нравов. Эта идея — основополагающая для зерцал, авторы которых стремились именно к совершенствованию человеческих нравов. Потому-то приобретенные самим индивидом качества более похвальны в глазах многих, если не всех, практических моралистов, обращавшихся к теоретическим вопросам этики. И если рассматривать дефиниции нравов в связи со всем содержанием концепций того или иного автора, то становится очевидным, что воление (ирада) и размышление (равийя) как связки между душой и деятельностью обнаруживаются у тех из них, кто занимает активную позицию по отношению к моральной жизни человека, т. е. считают, что на нее можно воздействовать.
255
Мы не ставим перед собой задачи дать очерк всей арабо-исламской средневековой этики. Для решения подобной задачи потребовались бы не одна публикация и усилия многих исследователей. Однако княжьи зерцала существовали не в вакууме, наоборот, они воспринимали из окружающей интеллектуальной жизни то, что было необходимо для целей, стоящих шеред этим жанром словесности, причем не стоит видеть в авторах зерцал примитивных компиляторов. Среди них были такие титаны средневековой мысли, как Ибн аль-Мукаффа, аль-Газали, аль-Маварди. И вопрос, который можно здесь наметить, заключается в следующем: что отбирали авторы из уже имевшихся в этике установлений и соответственно каков их. оригинальный вклад в арабо-исламскую этику средневековья?
258
Аль-Маварди. Тасхиль ан-назар ва тааджиль аз-зафар (Облегчение рассмотрения и ускорение триумфа). Бейрут, 1987, с. 101.
260
См.: Аль-Маварди. Облегчение рассмотрения, с. 101 —105. Идея эта (идея «чистой» этики) не является оригинальным изобретением аль-Маварди. То же самое — и в отношении других авторов зерцал. Еще Ибн Адш в цитировавшемся выше «Очищении нравов» писал, что «нрав некоторых людей может быть врожденным свойством (гариза) и природой (таб), В: других — только (следствием) упражнения и усилия» (Ибн Ади. Очищение нравов, с. 70). Правда, здесь, насколько можно судить, смещен акцент: Ибн Ади утверждает не то, что у одного человека есть и врожденные и приобретенные качества, а то, что у некоторых людей они врожденные, у других — приобретенные.