В каком-то смысле мы уже ведем дуалистическое существование, обещанное Курцвейлом. Помимо нашего физического тела, где-то в эфире существует второе "я", чисто информационное и нематериальное, набор данных о наших кликах, покупках и "лайках", которые хранятся не в какой-то трансцендентной нирване, а скорее в теневых досье сторонних агрегаторов. Эти вторые "я" полностью лишены агентности и сознания; у них нет ни предпочтений, ни желаний, ни надежд, ни душевных порывов, и все же в чисто информационной сфере больших данных именно они, а не мы, являются наиболее ценными и реальными.
-
Несколько лет назад я написал эссе о своей бывшей одержимости трансгуманизмом. Хотя статья была подана как личное эссе, на самом деле она стала для меня поводом оформить в письменном виде параллели, которые я заметил между двумя идеологиями, и привлечь внимание к некоторым исследованиям, которые я провел о происхождении этого движения в христианской эсхатологии. Статья была опубликована в литературном журнале, а затем перепечатана в воскресном выпуске "Гардиан", где она достигла более широкой аудитории. Через пару недель после публикации я открыл свою электронную почту и обнаружил сообщение от Рэя Курцвейла. Я сразу же решил, что это розыгрыш. Но, прочитав первые предложения, я понял, что оно подлинное. Он сообщил, что прочитал мою статью и нашел ее "вдумчивой". Он тоже нашел "существенную эквивалентность" между метафорами трансгуманистов и христианскими метафорами: обе системы мысли придают большое значение сознанию. По его словам, природа сознания, а также вопрос о том, кто и что является сознанием, - это фундаментальный философский вопрос, но на него не может ответить только наука. Вот почему нам нужны метафоры:
Я уже писал, что религия имеет дело с законными вопросами, но основные религии возникли в донаучные времена, так что метафоры носят донаучный характер. То, что ответы на экзистенциальные вопросы обязательно метафоричны, обусловлено тем, что в поисках ответов мы должны выйти за пределы материи и энергии... Разница между так называемыми атеистами и людьми, верящими в "Бога", заключается в выборе метафоры, и мы не смогли бы прожить всю жизнь, если бы нам не приходилось выбирать метафоры для трансцендентных вопросов.
Помимо сюрреалистического ощущения, что ко мне напрямую обращается мыслитель, чьи работы когда-то покорили меня, было странно, что он упомянул метафору - понятие, которое стало занимать мои мысли о технологиях. Что означает, что мы можем мыслить только через метафору? И есть ли опасность в том, чтобы воспринимать метафоры - будь то Воскресение или вычислительная теория разума - слишком буквально, неправильно истолковывая образное как простую истину? Уверенность Курцвейла в том, что ответы на экзистенциальные вопросы "обязательно метафоричны", казалось, перекликалась с самыми дикими теориями, которые я когда-то вынашивал: что все эти усилия - от ранних христиан, средневековых алхимиков до светил Силиконовой долины - сводились к единому историческому поиску, который выражался через аналогии, характерные для каждой эпохи. Но в его наблюдениях прозвучала и нотка фатализма - или, возможно, просто смирения. Возможно, наша ограниченность как людей означает, что все, на что мы можем надеяться, - это метафоры нашего собственного изготовления, что мы будем постоянно хвататься за тень абсолютных истин без всякой надежды на их достижение.
Курцвейла считали провидцем с юности, но тон его письма, казалось, передавал более скромную ясность, которая приходит с возрастом. Я посчитал и понял, что ему приближается к семидесяти. Мне стало интересно, надеется ли он по-прежнему на бессмертие или жаждет - как это часто бывает с людьми определенного возраста - утешения покоя, окончательной тишины того вечного журчащего ручья, который несет в себе узор нашей личности. Недавно мне попалось стихотворение Алджернона Чарльза Суинберна "Сад Прозерпины", в котором описывается усталость жизни и облегчение, которое приходит от уверенности в том, что она не может длиться вечно. Одна из последних строф, в частности, зацепила меня:
От слишком большой любви к жизни,
От надежды и страха освободитесь,
Мы благодарим с краткой благодарностью
Какими бы ни были боги.
Что ни одна жизнь не живет вечно;
Мертвецы не воскресают;
Что даже самая извилистая река
Ветра в безопасном месте в море.
В электронном письме Курцвейл попросил указать мой адрес, и через неделю посылка пришла ко мне на дом. Еще не успев полностью снять бумажную упаковку, я увидел знакомое металлическое мерцание, пробивающееся сквозь нее. Книга была в твердом переплете, но на суперобложке был тот же голографический блеск, который я помнил, - странная радуга цветов, возникающая при попадании на бумагу света. Титульный лист был подписан и дополнен рукописной запиской: "Меган, наслаждайся веком духовных машин". Это была ссылка на название книги, но без курсива, кавычек и заглавных букв она просилась быть прочитанной как нечто иное: пожелание счастливого будущего, депеша от пророка, который, возможно, не доживет до обетованной земли.
Глава 5
Никто не мог сказать, когда именно появились роботы. Казалось, их тайно завезли в кампус во время каникул, без какого-либо официального объявления, объяснения или предупреждения. Всего их было несколько десятков: небольшие белые коробки на колесиках с маленькими желтыми флажками, прикрепленными сверху для видимости. Они автономно перемещались по тротуарам возле кампуса, используя камеры, радары и ультразвуковые датчики. Они служили студентам, доставляя продукты, заказанные через приложение в университетской службе питания, но у каждого из моих знакомых, кто работал в кампусе, был свой анекдот о первой встрече с ними. По крайней мере, вначале эти истории рассказывались с юмором или с нотками перформативного отчаяния. Несколько человек жаловались, что машины свободно пользовались велосипедными дорожками, но при этом не знали социальных норм: они отказывались уступать дорогу пешеходам и медленно ехали по встречной полосе, создавая помехи движению. Однажды утром мой друг, опаздывавший на занятия, подтолкнул свой велосипед прямо за одним из ботов, намереваясь сбить его с дороги, но тот, не обращая внимания, продолжал ехать по своему маршруту. Другая подруга, возвращаясь с обеденного перерыва, обнаружила бота, беспомощно застрявшего в велосипедном багажнике. Он был тяжелым, и ей пришлось прибегнуть к помощи прохожего, чтобы освободить его. "К счастью, это был всего лишь велосипедный багажник", - сказала она. "Подождите, пока они не начнут врезаться в велосипеды и движущиеся автомобили".
Единственной проблемой для студентов был избыток привязанности. Боты часто задерживались во время доставки, потому что студенты настаивали на том, чтобы сделать селфи с машинами возле общежития или поболтать с ними. Роботы обладали минимальным речевым потенциалом - они могли произносить приветствия и инструкции, а также говорить "Спасибо, хорошего дня!", когда уезжали, - но этого было достаточно, чтобы они приглянулись многим людям как социальные существа. Боты часто возвращались на свои станции с прикрепленными к ним записками: "Привет, робот!" и "Мы тебя любим!". Они вдохновили многих на создание мемов на страницах университета в социальных сетях. Один студент одел бота в шапку и шарф, сфотографировал его и создал для него профиль в приложении для знакомств. Его имя было указано как Onezerozerooneone, возраст - восемнадцать лет. Род занятий: курьер. Ориентация: асексуальный робот.
Примерно в это время автономные машины стали появляться по всей стране. В продуктовых магазинах их использовали для патрулирования проходов в поисках разливов и мусора. Walmart внедрил их в своих суперцентрах, чтобы следить за отсутствующими на складе товарами. В статье New York Times сообщалось, что многие из этих роботов получили прозвища от своих коллег-людей и бейджики с именами. Одному из них устроили вечеринку по случаю дня рождения, где среди прочих подарков вручили баллончик со смазкой WD-40. В статье эти анекдоты представлены по большей части язвительно, как примеры безобидного антропоморфизма, но тот же самый инстинкт уже двигал государственной политикой. Годом ранее Европейский парламент предложил считать роботов "электронными людьми", утверждая, что некоторые формы искусственного интеллекта стали достаточно сложными, чтобы считаться ответственными агентами. Это было юридическое различие, сделанное в контексте законодательства об ответственности, хотя язык, казалось, вызывал в памяти древнюю анимистическую космологию, в которой все виды неодушевленных предметов - деревья и камни, трубы и чайники - считались нечеловеческими "личностями".