Покорная или беспокойная свобода Израиля
Но перед Израилем вопрос ставится самым решительным образом: у него есть выбор лишь между своим истинным Владыкой и ужасом тьмы. Всякая подмена Божественной власти ему строжайше запрещена. Ибо человек в состоянии голода и страха способен найти своего истинного Владыку. Напротив, человек в состоянии отчуждения, – т.е. отдавший в руки кого-то, кто на то не имеет права, всю сферу своей свободы и пытающийся насытить эрзацами потребность действительно расцвести в руках Всвсемогущего, – такой человек не свободен для Бога, не доступен для благодати, не податлив водительству Того, в Ком одном может он расцвести. Бог хочет от Израиля одиночества и жажды [77] или же счастливого расцвета в Его руках – другой возможности нет; всякий идол, всякая подмена запрещены. И эта необходимость остаться, если не в свободе расцвета, то, по крайней мере, в той свободе одиночества и лишения, которая позволяет истинному Создателю человека сохранять над ним подлинную власть, – эта необходимость свободы была пережита Израилем как самое суровое требование Бога. Оно – основа десяти заповедей. И в самом деле, они, как и всякий закон, который служит комментарием к ним, преследуют лишь одну цель: предохранить Израиль от двойного рабства. Того двойного рабства, в которое цивилизации древности и нашего времени без конца впадали и впадают. С одной стороны – от внешнего рабства, порабощенности народа другим народом, которая подменяет абсолютную зависимость народа как такового от Всемогущего. С другой стороны – от внутреннего рабства в среде народа, то есть от всяких отношений хозяина и раба, которые могли бы привести к тому, что каждый индивидуум как таковой утратил бы непосредственную зависимость от Единого Всемогущего, если один из его братьев поставит преграду этой зависимости, присвоив себе незаконную власть.
I. НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ЗАВИСИМОСТЬ НАРОДА ОТ БОГА
Мы различаем три ситуации, ставящие различные проблемы: 1) когда народ живет в мире и процветании; 2) когда приходят скорбные дни; 3) в ходе повседневной жизни. Посмотрим, как в каждом из этих случаев можно сохранять господство Всемогущего Владыки.
Когда все идет хорошо
Когда урожай растет из земли как бы сам собой, а дожди льют вовремя, когда нет врагов, совершающих набеги, – в такие периоды Израиль привыкает смотреть на природу, как на надежную кормилицу. Тогда он начинает думать, что все, чем он владеет, он добыл собственными силами и ухищрениями [78] . Вот почему существует опасность забвения во времена мира и процветания [79] . В такие периоды, когда Спасителю нет нужды являть Себя, чтобы вырвать из пропасти Свой народ, последний может забыть, что в действительности каждый день есть день спасения, дар, получаемый заново [80] . Он может Счесть нормальным, что колос выходит из зерна, что младенец выходит из чрева матери, что из младенца выходит взрослый, счесть, что все это обычная жизнь: человек становится близоруким. В так называемой нормальной обстановке достаточно небольших ухищрений и кое-каких приемов, чтобы завтрашний день был не хуже сегодняшнего. Пока эти приемы и ухищрения работают, близорукий человек продолжает передвигать рычаги, которые у него перед глазами, и привыкает думать, что благодаря создаваемым им условиям он обеспечивает благосостояние, дает продолжение тому миру, в котором пребывает, тогда как на самом деле он лишь организует условия, отнюдь не являющиеся причинами в собственном смысле слова. В этом ослеплении благополучной жизнью человек уже не обращает взор к истинному Создателю. Это неизбежно: забвение делает свое дело. Если человеку удается, хлопоча на пространстве в несколько метров возле собственного носа, удовлетворить большую часть своих потребностей, зачем ему хлопотать где-то подальше? Таким образом, можно сказать, что состояние мира и благополучия само собой порождает некий материализм (и это относится не только к нашему времени), некую близорукость, из-за чего человек живет между тварей, между тварных перегородок, которые в конце концов становятся непроницаемыми для наших глаз.
Маски недостижимого
Может возникнуть еще одна опасность. Она заключается в том, что люди не приходят к полному забвению Бога. В самом деле, быть может, лучше, чтобы воспоминание о Боге стерлось полностью, потому что, когда благополучие кончится, воспоминание о Том, к Кому надо прибегнуть, могло бы вернуться в неприкосновенности. Но обычно человек не становится атеистом из-за одного благополучия. Он незаметно переходит от веры к суеверию, поскольку человеку не хочется явно отречься и грубо выставить за дверь Того Спасителя, в Которого он искренне веровал во дни печали. Он довольствуется тем, что постепенно искажает облик Всемогущего, превращая Его в покладистого, нетребовательного "Доброго Боженьку", в то, что некогда называлось ваалами и астартами. Нужно быть на страже, иначе неизбежно происходит соскальзывание от истинного Бога, зависимость от Которого человек открывает в минуты озарения, к, простому воспоминанию о Боге, обретающем слишком человеческий облик и характер и мало-помалу становящемся расхожим средством удовлетворить потребность подчиниться, которую человек не может теперь утолить в ее настоящем источнике. Когда-то прозвучал некий голос, и исходил он из такого-то места. Теперь, когда он молчит, трудно сказать, какой тембр был у этого голоса. Мы пытаемся припомнить, но наша память бессознательно путает звуки, и тогда мы уже не знаем, исходил ли он из нашего бренного сердца, или мы подлинно слышали этот голос.
В вере постоянно существует опасность перейти от Бога живого, Который вторгся в нашу жизнь, все в нас перевернул и все заполнил, к Богу, Которого наша верность хочет держаться; но не слыша Его более, мы спрашиваем себя, не вообразился ли нам Его голос прежде? В Израиле это соскальзывание кончается поклонением лжебогам: это жалкие маски, напяленные на нестерпимое сияние Бога; им, ничтоже сумняшеся, приносят жертвы, люди посвящают им самое дорогое, но они не замещают вполне Того, Кто некогда говорил, Того, Кто ведет Свое творение.
Таким образом, ваалы и астарты становятся сговорчивыми, нетребовательными богами мирных времен в Израиле, и именно этой деградации следует противодействовать, отказываясь делать ставку на ложные образы, которые придумывает себе человек вместо истинного лика Бога, отныне молчащего. Гораздо лучше оставаться в ожидании и молчании или даже в тоске, зная, какому Владыке мы принадлежим.
В дни скорбей
Когда приходит опасность, ваалов и астарт, неспособных спасти, быстро ликвидируют [81]. Лишь в силу привычки им приписывали урожаи, которые созрели бы, даже если бы их и не было, тогда как если дела идут плохо, в их существовании слишком сомневаются, чтобы прибегать к ним. Тогда, напротив, вспоминают о Другом, с Кем некогда были связаны совсем другими, теснейшими узами. Лишь к Нему одному можно обращаться в дни печали. Но какой ответ ждать от Него? Спасение? Не обязательно, потому что Бог избрал Израиль не затем только, чтобы обогащать и одаривать его. Бог избрал его свидетелем Своей святости, и в зависимости от того, забывает ли Израиль Бога или же, напротив, покорен и податлив в Его руках, он будет свидетелем или истребленным, или же сияющим той же святостью. Эта святость двойственна, она – или благо, дарующее жизнь и расцвет тому, кто с радостью пребывает в руках Пресвятого Бога, или же она будет жечь и разрушать изнутри почти до полного уничтожения [82] того, кто пытался бежать из рук своего Освободителя. Она не спалит его до конца, она будет жечь его до тех пор, пока не останется один зародыш, крохотный остаток, в котором из этого народа-изменника сможет возродиться верный народ. Таким образом, святость Бога, несомая Израилем, нередко будет уничтожать почти весь народ и оставлять от него лишь этот зародыш, который она способна оживить и возродить в новый народ. Власть Святого Бога над Израилем не только двойственна и двусмысленна. Очень часто она приводит почти к полному уничтожению, для того, чтобы могло произойти настоящее рождение Израиля, и это происходит по законам эволюции человечества, идущего к новому творению.