– Тогда я распоряжусь, чтобы завтра на площади нам сыграли спектакль,
– сказал Лито. – Это будет спектакль в исполнении оставшихся живыми Лицевых Танцоров. После этого будет объявлено о нашей помолвке.
33
Да не останется сомнений, что я – собрание моих предков, арена, на которой они о себе заявляют. Они – мои клеточки, а я – их тело. То, о чем я говорю – это ФАВРАШИ, душа, коллективное бессознательное, источник архетипов, хранилище боли и радости. Я – выбор их пробуждения. Моя САМХАДИ – их самхади. Их жизненные опыты – мои! Их знание сущностей – мое. Это миллиарды, составляющие меня одного.
Утренний спектакль Лицевых Танцоров занял около двух часов, а затем состоялось оглашение помолвки, вызвавшее волны шока по всему Фестивальному Городу.
– Прошли века с тех пор как он выбирал невесту!
– Больше тысячи лет, моя дорогая.
Парад Рыбословш был короток. Они громко его приветствовали, но чувствовалось, что они выбиты из колеи.
«ВЫ МОИ ЕДИНСТВЕННЫЕ НЕВЕСТЫ», – говорил он им. Разве не в этом значение Сиайнока?
Лито подумалось, что Лицевые Танцоры играли неплохо, несмотря на их явный ужас. В запасниках музея Свободных отыскались подходящие одеяния – черные плащи с капюшонами и с белыми веревочными ремнями, на спинах вышиты широко распахнувшие крылья зеленые ястребы – официальное облачение бродячих жрецов Муад Диба. Лицевые Танцоры представили темные усохшие лица, и через танец, исполненный в этих одеяниях рассказали, как легионы Муад Диба распространили свою религию по всей Империи.
На Хви было сверкающее серебряное платье и ожерелье зеленого жадеита. Весь спектакль она сидела рядом с Лито на королевской тележке. Однажды она наклонилась вплотную к его лицу и спросила:
– Разве это не пародия?
– Для меня, возможно.
– А Лицевые Танцоры понимают?
– Подозревают.
– Значит, они не настолько напуганы, как представляются.
– Они еще как напуганы. Просто они намного храбрее, чем считает большинство людей.
– Храбрость не может быть настолько глупой, – прошептала она.
– И наоборот.
Она одарила его оценивающим взглядом перед тем, как опять перенести свое внимание на представление. Почти две сотни Лицевых Танцоров остались живы и невредимы. Все они были задействованы в этом танце. Сложные переплетения и позы очаровывали глаз. Глядя на них, было возможно на некоторое время забыть все кровавое, что предшествовало этому дню.
Лито как раз припоминал это, покоясь незадолго до полудня в одиночестве, в малой палате аудиенций, когда прибыл Монео. Монео проводил Преподобную Мать Антеак на лайнер Космического Союза, побеседовал с командующей Рыбословшами о побоище предыдущей ночи, совершил быстрый полет в Твердыню и обратно, – убедиться, что Сиона под надежной охраной и не была замешана в нападении на посольство. Он вернулся в Онн сразу же после провозглашения помолвки, абсолютно не предупрежденный об этом заранее.
Монео был в ярости. Лито никогда не видел его настолько рассерженным. Он бурей ворвался в комнату и остановился всего лишь в двух метрах от лица Лито.
– Теперь поверят в россказни тлейлаксанцев! – сказал он.
Лито ответил ему урезонивающим тоном.
– До чего же упрямо люди требуют, чтобы их боги были идеальными. Греки в этом отношении были намного разумнее.
– Где она? – вопросил Монео. – Где эта…
– Хви отдыхает. У нас были трудная ночь и длинное утро. Я желаю видеть ее хорошо отдохнувшей, когда сегодня вечером мы направимся в Твердыню.
– Как она это провернула? – осведомился Монео.
– Ну знаешь, Монео! Ты потерял всякую осмотрительность?
– Я из-за Тебя беспокоюсь! Имеешь ли Ты хоть малейшее понятие, что говорят в городе?
– Я полностью в курсе всех россказней.
– Что же Ты затеваешь?
– Знаешь, Монео, по-моему, только старые пантеисты правильно представляли себе божества: несовершенные смертные под личиной бессмертных.
Монео воздел руки к небесам.
– Я видел выражения их лиц! – он всплеснул руками. – Все это разнесется по Империи меньше, чем за две недели.
– Ну, наверняка, времени все-таки понадобится побольше.
– Если Твоим врагам нужна была какая-нибудь единственная причина, чтобы сплотить их всех вместе…
– Поносить бога – это древняя человеческая традиция, Монео. Почему мне следует быть исключением?
Монео попробовал заговорить и обнаружил, что не может вымолвить ни слова. Он протопал к краю углубления, где стояла тележка Лито, так же отошел назад и занял прежнюю позицию, пылающим взором глядя в лицо Лито.
– Если Тебе от меня требуется помощь, мне нужны объяснения, сказал Монео. – Почему Ты это творишь?
– Эмоции.
Рот Монео сложился произнести что-то, но вслух он ничего не сказал.
– Они одолели меня как раз тогда, когда я считал, что они навсегда меня покинули, – сказал Лито. – До чего же сладостно это немного последнее от человеческого.
– С Хви? Но Ты ведь, наверняка, не можешь…
– Воспоминаний об эмоциях всегда недостаточно, Монео.
– Ты что, собираешься мне рассказывать, что Ты потакаешь себе в…
– Потакать? Разумеется, нет! Но тот треножник, на котором качается Империя, состоит из плоти, мысли и эмоции. Я почувствовал, что до этого был ограничен плотью и мыслью.