– Он отвечает за то, что сделал с самим собой, – тут Монео поглядел вверх, глаза его были ледяными. – У тебя, Данкан, нет мужества взглянуть правде в глаза, выясняя, почему он так поступил с собой!
– А у тебя такое мужество есть? – спросил Айдахо.
– Когда я был разгневан больше всего, – проговорил Монео, – и он увидел себя моими глазами, то спросил: «Как смеешь ты чувствовать себя оскорбленным мной?» И тогда… – у Монео дернулось горло. – Это и заставило меня в ужасе заглянуть в себя… увидеть то, что он видел, – слезы заструились из глаз Монео и потекли по щекам. Во мне осталась лишь радость, что мне не предстоит сделать такой выбор… что мне можно ограничиться тем, чтобы быть его последователем.
– Я прикасалась к нему, – прошептала Хви.
– Значит ты знаешь? – спросил ее Монео.
– Знаю, не видя этого, – сказала она.
Монео проговорил тихим голосом:
– Я чуть не умер от этого. Я… – он содрогнулся, затем поглядел на Айдахо. – Ты не должен…
– К черту вас всех! – рассвирепел Айдахо. Он повернулся и кинулся вон из комнаты.
Хви проводила его взглядом, на лице его было глубокое страдание.
– О, Данкан, – прошептала она.
– Видишь? – спросил Монео. – Ты была не права – ни ты, ни Рыбословши не приручили его. Но ты, Хви, ты способствуешь его уничтожению.
Хви обратила к Монео свое страдальческое лицо.
– Я больше его не увижу, – сказала она.
Для Айдахо путь до его покоев был одним из самых тяжелых мгновений на его памяти. Он старался вообразить, что его лицо пластальная маска, полностью неподвижная и скрывающая все его внутреннее смятение. Никому из стражниц, мимо которых он проходит, нельзя разглядеть его боль. Он и не знал, что большинство из них правильно догадались о его переживаниях и испытывали к нему сострадание.
Повидав немало с Данканами, все они научились хорошо их понимать.
В коридоре возле своих апартаментов Айдахо наткнулся на Найлу, медленно шедшую в его сторону. Что-то в ее лице, неуверенный и потерянный вид, резко его остановило и почти вывело из внутренней сосредоточенности.
– Друг, – спросил он, когда она оказалась лишь в нескольких шагах от него.
Она поглядела на него, на ее квадратном лице легко было прочесть, что она явно его узнала.
«До чего ж у нее странная внешность», подумал он.
– Я больше не Друг, – сказала она и прошла мимо него по коридору.
Айдахо повернулся на одном каблуке, разглядывая ее удаляющуюся спину
– эти тяжелые плечи, этот тяжелый шаг, от всего веяло ощущением жуткого напряжения мускулов.
«Для чего она выведена?», подумал он.
Но эта мысль была мимолетна: его собственные заботы одолевали еще сильнее, чем прежде. Он широкими шагами дошел до своей двери и вошел.
Едва оказавшись внутри, Айдахо на миг застыл, стиснув кулаки опущенных рук.
«Я больше не привязан НИ К КАКОМУ времени», подумал он. И как же странно, что эта мысль ни капли не освобождала. Хотя, он сделал то, что освободит Хви от любви к нему. Он был изничтожен. Она скоро будет думать о нем, как о маленьком капризном дурачке, подвластном только своим собственным желаниям. Он чувствовал, как исчезает из ее непосредственных забот.
«Этот бедный Монео!», Айдахо ощутил очертания того, что создало гибкого мажордома. «Долг и ответственность». До чего же безопасная пристань во времена трудных выборов.
«Я когда-то был таким же, – подумал Айдахо, – но это было в другом времени».
42
Порой Данканы спрашивают меня, понимаю ли я экзотические идеи нашего прошлого? А если понимаю, то почему не могу объяснить? Знание, полагают Данканы, обитают только в особенном. Я пытаюсь втолковать им, что все слова являются пластичными. Идеи, запечатленные в языке, требуют именно этого особенного языка для их выражения. В этом самая суть значения, скрытого в слове ЭКЗОТИЧНОЕ. Видите, как оно начинает искажаться? В присутствии экзотичного по переводу идут судороги. Галакс, на котором я сейчас говорю, накладывает свой отпечаток. Это внешний каркас всех соотнесенностей, особенная система. Во всех системах таятся опасности. Системы включают в себя непроверенные верования их творцов. Примите систему, примите ее верования и вы поможете усилить сопротивление переменам. Служит ли какой-нибудь цели для меня втолковывать Данканам, что для некоторых вещей не существует языков? А-а-а-х! Но Данканы верят, что я владею всеми языками.
Два полных дня и две ночи Сиона так и не додумалась закрыть свое лицо маской, теряя с каждым выдохом драгоценную воду. Понадобилось назидание Свободных своим детям, прежде чем Сиона вспомнила слова своего отца. Лито, наконец, заговорил с ней холодным утром третьего дня их пути, когда они остановились в тени скалы на обдуваемой ветрами равнине эрга.
– Береги каждый выдох, потому что он несет тепло и влагу твоей жизни,
– сказал он.
Он знал, что впереди будут еще три дня и три ночи эрга, пока они достигнут воды. Сейчас – их пятое утро по выходе из башни Малой Твердыни. Ночью они вошли в область невысоких песчаных наносов – не дюн, но дюны проглядывали впереди и даже остатки Хлабаньянского хребта виднелись тонкой изломанной линией на самом краю горизонта, – если знаешь, куда смотреть. Теперь Сиона убирала защитный отворот стилсьюта только для того, чтобы говорить отчетливо. И она говорила черными и кровоточащими губами.