Айдахо покорно направился прочь.
Лито сделал знак Монео подойти еще ближе. Когда Монео наклонился прямо к тележке, лицом к лицу Лито, тот резко понизил голос и сказал:
– Для тебя здесь особый урок, Монео.
– Владыка, я знаю, мне следовало бы заподозрить Лицевых…
– Не Лицевые Танцоры! Это урок для твоей дочери.
– Сиона? Что она могла…
– Вот что ей передай: она очень тонко напоминает ту силу внутри меня, что действует вне моего ведома.
Благодаря ей, я помню, как это было – быть человеком… и любить.
Монео уставился на Лито, не понимая смысла его слов.
– Просто передай ей это, – сказал Лито. – Тебе нет необходимости стараться понять. Всего лишь перескажи ей мои слова.
Монео покорился.
– Как прикажешь, Владыка.
Лито поднял защитный колпак – тот сомкнулся, став единым целым, теперь ремонтникам, прибывшим на топтерах, будет легко его заменить.
Монео повернулся и поглядел на людей, ждущих на плоской площадке вершины. У некоторых придворных одежда все еще не была в порядке, и Монео заметил то, что прежде не замечал: кое – у кого были хитроумные слуховые аппаратики. Придворные подслушивали. И такие устройства могли происходить только с Икса.
«Я предостерегу Данкана и гвардию», – подумал Монео.
Это открытие почему-то померещилось ему симптомом гнильцы. Как можно запрещать, когда большинство придворных, да и Рыбословши, знают или подозревают, – что Бог Император торгует с Иксом, получая от него запретные механизмы?
20
Я начинаю ненавидеть воду. Кожа песчаной форели – движитель моей метаморфозы – усвоила чувствительность Червя.
Монео и многие другие из гвардии знают о моем отвращении.
Лишь Монео подозревает правду: что это – важная веха, очередной перевал на моем пути. Мне ощутим в этом мой конец
– еще не скорый, по меркам Монео, но, по-моему, достаточно близкий. В дни Дюны песчаная форель тянулась к воде, на ранних стадиях нашего симбиоза это представляло проблему.
Силой моей воли я справился с этой тягой, наступил период, когда мы достигли равновесия. Теперь я должен избегать воду, потому что нет больше песчаной форели, кроме той, что составляет мою кожу, полупрогруженная в спячку. Без форели, необходимой, чтобы опять превратить этот мир в пустыню, не возникнет снова Шаи-Хулуд; песчаный червь не способен развиться, пока земля не обезвожена до предела. Я – их единственная надежда.
Перевалило за полдень, когда Королевское шествие вступило, наконец, на последний склон перед предместьями Фестивального Города. Улицы были заполнены приветствующими их толпами, сдерживаемыми цепочками Рыбословш, обладающих медвежьей хваткой, в зеленых атридесовских мундирах, со скрещенными и сомкнутыми боевыми дубинками. При приближении королевской свиты над толпой поднялась буря криков. А затем начали напевно скандировать Рыбословши:
– Сиайнок! Сиайнок! Сиайнок!
Эхо отдавалось между высокими зданиями. Скандируемое слово произвело странный эффект на толпу, не понимающую его смысла: молчание разлилось над затопленным народом проспектом, и лишь гвардия продолжала скандировать. Люди в благоговейном страхе смотрели на вооруженных женщин, охранявших королевский проход и напевно скандировавших, не отрывающих при этом глаз от лица Владыки, движущегося мимо них.
Айдахо, шедший вместе с Рыбословшами позади королевской тележки, впервые услышал это напевное скандирование и почувствовал, как у него волосы дыбом встают на затылке.
Монео шел рядом с тележкой, не глядя ни вправо, ни влево. Некогда, по случаю, он спросил Лито о значении этого слова. Они находились тогда в палате аудиенций Бога Императора под центральной площадью Онна, Монео был совершенно изможден после долгого дня обустройства высоких гостей и сановников, понаехавших в несметных количествах на торжества Фестиваля, проходившего каждые десять лет.
– Только один ритуал дан мною моим Рыбословшам, – сказал ему тогда Лито.
– И что же скандирование этого слова может иметь общего с Твоим ритуалом, Владыка?
– Ритуал называется Сиайнок – праздник Лито. Это поклонение моей персоне в моем присутствии.
– Древний ритуал, Владыка?
– Этот ритуал был у Свободных еще до того, как они стали Свободными. Но ключ к секретам Фестиваля исчез вместе со смертью прежних хранителей. Теперь только я им владею. Я возродил Фестиваль по-своему, ради моих собственных целей.
– Значит, Музейные Свободные не пользуются этим ритуалом?
– Никогда. Он – мой и только мой. Я провозгласил вечное право на него
– потому что я и есть этот ритуал.
– Это странное слово, Владыка. Я никогда не слышал подобного.
– Оно имеет много значений, Монео. Сохранишь ли ты их в тайне, если я их тебе поведаю?
– Как велишь, Владыка!
– Никогда не доверяй его другому. И никогда не открывай Рыбословшам, что я тебе это поведал.
– Клянусь, Владыка.
– Очень хорошо. Сиайнок означает воздание почестей тому, кто говорит искренне. И сохранение памяти о нем.
– Но, Владыка, разве искренность не предполагает на самом деле, что говорящий верит… обладает верой в сказанное им?