Найла сделала глубокий бодрящий вдох и вышла из комнатки через единственную дверь в серый коридор, тускло освещенный широко разбросанными белыми глоуглобами. Звук работающих машин здесь был слышан громче. Она повернула налево и через несколько минут присоединилась к Сионе — в несколько большей комнате, посреди которой стоял стол, а на столе разложены вещи, украденные из Твердыни. Всю сцену освещали два серебряных глоуглоба: Сиону, сидящую за столом, ее помощника по имени Топри, стоявшего возле нее.
Найла против воли испытывала восхищение перед Сионой, но Топри — из тех, кто недостоин ничего, кроме активной неприязни. Нервозный толстячок с зелеными глазами навыкате, вздернутым носом и тонкими губами над подбородком с ямочкой. При разговоре Топри приквакивал.
— Посмотри, Найла! Смотри, что Сиона нашла заложенным между страницами этих двух книг.
Найла закрыла и заперла единственную дверь комнаты.
— Ты слишком много разговариваешь и выболтаешь все, что можно, Топри,
— сказала Найла. — Откуда тебе знать, не одна ли я в коридоре?
Топри побледнел. Лицо его сердито нахмурилось.
— Боюсь, она права, — сказала Сиона. — Что заставляет тебя думать, что будто я хочу, чтобы Найла знала о моем открытии?
— Ты доверяешь ей во всем!
Сиона посмотрела на Найлу.
— Ты знаешь, почему я доверяю тебе, Найла?
Вопрос был задан ровным, без эмоций голосом.
Найла ощутила внезапный приступ страха. Раскрыла ли Сиона ее секрет?
«Не подвела ли я моего Владыку?»
— У тебя что, нет ответа на мой вопрос? — спросила Сиона.
— Разве я тебе когда-либо давала повод вести себя иначе? — спросила Найла.
— Это недостаточная причина для доверия, — сказала Сиона. — Никто не является совершенным — ни человек, ни машина.
— Тогда почему же ты мне все-таки не доверяешь?
— У тебя всегда согласуются слова и поступки. Это замечательное качество. Например, ты не любишь Топри — и никогда не пытаешься скрывать своей неприязни.
Найла поглядела на Топри, и тот кашлянул.
— Я не доверяю ему, — сказала Найла. Эти слова выскочили у нее изо рта до того, как она успела подумать. Только после того, как она это произнесла, Найла осознала истинную причину своей неприязни: Топри предаст любого ради личной выгоды.
«Не раскусил ли он меня?»
Продолжая хмуриться, Топри сказал:
— Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать твои оскорбления.
Он повернулся, чтобы уйти, но Сиона жестом удержала его. Топри заколебался.
— Хотя мы говорим словами прежних Свободных и клянемся в верности друг к другу, это не то, что держит нас вместе, сказала Сиона. — Все основывается на истинных поступках. Это то, чем я все меряю. Вы оба с этим согласны?
Топри автоматически кивнул, но Найла покачала головой из стороны в сторону.
Сиона улыбнулась ей.
— Ты не всегда согласна с моими решениями, ведь верно, Найла? — Нет,
— это слово Найла произнесла очень неохотно.
— И ты никогда не пытаешься скрыть своего несогласия, хотя при этом ты всегда мне подчиняешься. Почему?
— Потому что я поклялась тебе в этом.
— Я же сказала тебе, что этого не достаточно.
Найла осознала, что ее прошибает пот, поняла, что это ее выдает, но не могла пошевелиться. «Что мне теперь делать, я поклялась Богу, что я буду подчиняться Сионе, но я же не могу ей этого сказать».
— Ты должна ответить на мой вопрос, — сказала Сиона. — Я тебе приказываю.
Найла набрала воздуху. Это была дилемма, которой она больше всего страшилась. И выхода из нее не было. Она безмолвно помолилась и тихо проговорила:
— Я поклялась Богу, что я буду тебе подчиняться.
Сиона восторженно захлопала в ладоши и рассмеялась.
— Я знала это!
Топри хмыкнул.
— Замолчи Топри, — сказала Сиона. — Я стараюсь преподать урок тебе, ты ведь ни во что не веришь, даже в самого себя.
— Но я…
— Молчи, я говорю! Найла верит. Я верю, вот что держит нас вместе, вера.
Топри был изумлен.
— Вера? Ты веришь в…
— Нет, не в Бога-Императора, дурак ты этакий! Мы верим в высшую силу, которая справится с Червем-Тираном. Мы и есть эта высшая сила.
Найла сделала трепетный вздох.
— Все в порядке Найла, — сказала Сиона. — Меня не волнует, откуда ты черпаешь свою силу, до тех пор, пока ты веришь.
Найла сперва натянуто улыбнулась, но затем расплылась в улыбке. Никогда еще она не была так потрясена мудростью своего Владыки.
«Я могу говорить правду и это работает только на моего Бога!»
— Давай я покажу тебе, что я нашла в этих книгах, — сказала Сиона. Она указала на несколько листов обычной бумаги, разложенных на столе. — Это было заложено между страницами.
Найла подошла к столу и поглядела на листки бумаги.
— Во-первых, вот это, — Сиона подала ей предмет, который Найла сначала не заметила. Это была тонкая прядь чего-то… и на ней что-то, что казалось…
— Цветок? — спросила Найла.
— Это было заложено между двумя бумажками. На одной из бумажек было написано вот это.
Сиона наклонилась над столом и прочла:
«Прядь волос Ганимы и звездчатый цветок, который однажды она мне дала».
Поглядев на Найлу, Сиона сказала:
— Наш Бог-Император, оказывается, сентиментален. Вот слабость, которую я не ожидала в нем встретить.
— Ганима? — спросила Найла.
— Его сестра! Вспомни нашу Устную Историю.
— Ах, да… да. Молитва к Ганиме.
— Теперь, послушай вот это, — Сиона взяла другой листок бумаги и прочла отрывок.
Сиона опять поглядела на Найлу.
— На этом есть пометка «То что я написал, когда мне сообщили о смерти Гани». Что ты об этом думаешь?
— Он… Он любил свою сестру.
— Да! Он способен любить. О, да! Теперь он наш.
~ ~ ~
Порой я позволяю себе развлечься одним из сафари, недоступных ни одному другому бытию. Я соскальзываю внутрь, по оси моих жизней-памятей. Словно школьник, пишущий сочинение, куда он поедет на каникулы, я выбираю себе тему.
Пусть это будет… женщины-интеллектуалки! И я отплываю в тот океан, что представляют собой мои предки. Я — огромная крылатая рыба глубинных вод. Открывается пасть моего самосознания, и я их заглатываю! Порой… Порой я вылавливаю кого-нибудь, ставшего исторической личностью. Мне доставляет радость прожить жизнью такого человека, смеясь в то же время над академическими претензиями, якобы являющимися его биографией.
Монео спускался в подземное убежище с печальным смирением. Никак не избегнешь тех обязанностей, которые теперь ему придется выполнить. Богу-Императору потребуется какое-то время, чтобы улеглась его грусть из-за потери еще одного Данкана… но жизнь продолжается… и продолжается… и продолжается…
Лифт бесшумно скользил вниз, великолепный, надежный лифт, как все, что делалось икшианцами. Однажды, лишь однажды Бог-Император закричал своему мажордому: «Монео! Порой мне кажется, что и ты сделан икшианцами!»
Монео ощутил, как лифт остановился. Дверь открылась, и он поглядел через подземелье на скрытую тенями объемистую груду на королевской тележке. Не было никаких указаний на то, что Лито заметил его прибытие. Монео вздохнул и отправился в долгий путь через откликающиеся эхом сумерки. На полу рядом с тележкой лежало тело. Нет, это не обман памяти — ему не мерещится, будто он уже это видел. Так и в самом деле бывало не раз. Все это давно уже знакомо и привычно.
Однажды, когда Монео только поступил сюда на службу, Лито сказал:
— Тебе не нравится это место, Монео. Мне это заметно.
— Нет, Владыка, не нравится.
Монео надо было лишь чуть-чуть напрячь память, чтобы услышать свой собственный голос того наивного прошлого. И голос Бога-Императора, отвечающего ему: — Тебе не следует относиться к мавзолею, как к приятному месту, Монео. Для меня он — источник бесконечной силы.