Думаю, я смогу убедить ее. Ей хватило разумения, чтобы осознать, к чему может привести дальнейшая эскалация.
— Я согласна присягнуть на верность Детям Императора, — произнесла она, глядя мне в глаза, — Нет смысла продолжать это бессмысленное противостояние.
— Я сегодня это уже слышал, — я вытянул руку в сторону. В комнату со свистом влетел костяной кинжал с надписью «В память о Ферре». Его рукоять идеально легла мне в ладонь, — А после этого меня попытались убить.
Пальмистрия отшатнулась. Она, кажется, что-то почувствовала в моих намерениях. Что-то нехорошее для нее. Но сделать ничего не смогла. А даже если бы и смогла — это бы ей не помогло.
— Вадик, стой! — закричала Эйка, но было уже поздно.
Я сблизился с Пальмистрией и молниеносным движением вонзил кинжал ей в грудь. По самую рукоять.
— Нет! — ворвался мне в уши крик Эйки. Красноволоска сорвалась с места и рванула в нашу сторону. Как будто ее действия что-то могли изменить.
Пальмистрию словно парализовало. Ее тело вытянулось, словно туго натянутый лук. Из ее широко распахнутых холодных кибернетических глаз брызнул золотой свет.
Пластины, покрывающие ее кибернетическое тело, задрожали. Их края начали тлеть и истончаться, словно бумага под пламенем свечи.
Почему же я сделал это? Дело было в воспоминаниях, вернувшихся ко мне после обретения истинной силы. Эта история началась ещё в глубине веков. И связана она была с родом Пальмистрии.
Дело было так. В далёкой далёкой древности, у моего хорошего друга, умелого кузнеца, создателя невероятного оружия, тяжело заболела дочь. И не было никакого способа ей помочь. Даже я, Бог-Император, был бессилен.
Тем не менее мне удалось найти решение. Тело спасти возможности не было, но я подсказал ему, как перенести душу дочери в новую оболочку. Взамен я попросил о небольшой услуге… Кузнец согласился.
Пришло время отдавать долг. И поможет мне в этом Пальмистрия, прямой потомок дочери кузнеца, которую звали Ферра.
Душепийца — так звали моего друга кузнеца. Он был так-то хорошим и весёлым мужиком. Имя ему совсем не подходило. Но у его племени была такая традиция — давать детям страшные и жуткие имена. Якобы для того, чтобы обмануть нечистую силу. Типа, раз имя у ребенка жуткое, значит, он свой и трогать его не надо.
— Вадик! Она же сдалась! — в гневе кричала на меня Эйка, сжав кулаки, — Что ты творишь?
— Тихо, тихо, — Я приложил палец к губам, второй рукой удерживая Пальму, — Просто наблюдай.
Часть пластин исчезла с тела Пальмы, обнажив ее внутреннюю «начинку» из микросхем, сервоприводов и проводов. Иногда во всем этом угадывалось нечто вроде органики — Пальма ещё не до конца утратила свою человеческую суть.
На глазах тело Пальмистрии начало перестраиваться, словно конструктор. С каждой перестановкой оно теряло человеческие очертания, становясь чем-то совершенно иным.
— Да, — произнес я, внимательно наблюдая за процессом, — То, ради чего ты была рождена, девочка. Стать совершенным оружием Бога-Императора.
Кинжал, вытолкнутый одной из движущихся частей, зазвенел по полу. А у меня в руках была уже не девушка, а… огромный могучий молот на длинной рукояти, переполненный скрытой силой. Силой, идеально сочетающейся с моей собственной.
— Что… что произошло? — в шоке произнесла Эйка, глядя на молот, — Что ты сделал с Пальмой?
— Она обрела свою законченную форму, — рассеянно произнес я, гладя руками невероятно красивые очертания благородного оружия, — Ее далекий предок задолжал мне в прошлом… и через кровь своих потомков таким образом передал мне подарок… оружие, достойное Бога-Императора. Лишь в моих руках оно обретёт свою истинную силу.
Алиса с восхищением смотрела на молот в моих руках. Она осторожно приблизилась, разглядывая его очертания.
— Это великолепно, братец, — прошептала она, глядя на молот с восхищением. Очевидно, она видела несколько больше, чем Эйка, — Я чувствую невероятный потенциал этого оружия… Можно потрогать?
— Конечно, — кивнул я.
Алиса осторожно провела пальцами по поверхности оружия, скользя самим кончиками подушечек по сложной структуре гравировки. Молот едва заметно задрожал в моих руках — как будто был живым и мог чувствовать.
— Вадик, — с напряжением в голосе произнесла красноволоска, — Пальма же… ведь жива?
Ну вот чего она все портит? Ох… Эйка, Эйка… чистое и наивное дитя. С добрым сердцем… но очень глупая.
— Да, — Я кивнул, — Молот — это ее тело. Душа по-прежнему находится в нем.
— То есть, с Пальмой все хорошо? — уточнила Эйка.