Оставаясь одна, Надя подолгу думала о том, что ожидает их. Будущее казалось расплывчатым, словно она пыталась выглянуть в окно, затянутое паутиной — свет с трудом пробивался сквозь мохнатые волокна, а снаружи барабанит осенний дождь, и если провести по стеклу пальцем — он прочертит линии, из которых возможно сложится судьба.
Будущее казалось диковинным блюдом под соусом из слез.
Ее слез…
Вот и теперь она плакала, закрыв глаза руками. Надя стояла перед зеркалом, чувствуя, как осень проникает в душу, заполняя ее ноющей болью. Каждая слезинка оставляла неровный путь не только на щеке, но и в душе, полосуя ее, рассекая на части…
— Надя, Наденька! Что случилось?
Сергей подбежал к ней и обнял сзади, лаская, целуя в шею, пытаясь успокоить. Это было так непохоже на него!
— Что с тобой?
Она замотала головой, не в силах сказать хоть слово, и повернулась к мужу, пряча лицо, прижимаясь к пока еще любимому и родному человеку.
— Сер… Сереженька, все в порядке….
Сергей с сомнением посмотрел на супругу:
— Надь, ну успокойся. Все хорошо. Идем…
Следующие полчаса они провели в молчании на кухне. Сергей, как ни в чем не бывало пил чай, и одновременно читал газету. Заплаканная Надя, тайком вытирала глаза, и, пошмыгивая носом мыла посуду.
(Ну вот и все детка. Порыдали и хватит…)
По своему опыту она знала, что не стоит злить мужа.
Сергей с шумом допил горячий чай (и как он только пьет такой кипяток?), и отставил чашку.
— Надь, если что, я на улице. Пойду, посмотрю, что там на дворе.
Надя безразлично кивнула, продолжая вытирать и без того сухие тарелки…
3. Осенний поцелуй
Сергей вышел во двор, по хозяйски расставив ноги. Некоторое время постоял, вдыхая чистый воздух. Затем крякнул, и не спеша, обошел вокруг дома — последний стоял незыблемо, наполняя уверенностью, словно обещая достаток и уют. Малина за домом разрослась, превратив участок в непроходимые, колючие джунгли, перекрыв проход к старой, ржавой голубятне, так и стоявшей немым, покосившимся укором.
Жданов прошелся по огороду — засохший бурьян, старая, изъеденная садовыми вредителями черешня, останки деревянного сарая.
Летняя кухня, впрочем, была на месте. Сергей скинул крючок, и потянул дверцу. В нос ударил запах кислого теста, старой выпечки. Запах детства…
Он стоял, вдыхая сырость, переживая нахлынувшие воспоминания, неожиданно оказавшиеся такими близкими, нужными…
Летнее солнце освещает кухню, врывается в утро, наполняя сердце радостью. Впереди еще два месяца каникул — это очень много, кажется целая жизнь.
Бабушка жарит картошку на сале, ты вертишься рядом, вдыхая фантастический запах, глотая слюну. На улице уже застелен старенькой клеенкой стол. Расставлены тарелки и вилки, салат порезан.
Они садятся за стол, дедушка чинно разливает по стаканам молоко, отрезав кончик бумажного треугольного пакета.
Невероятно вкусно!
Вы обедаете втроем, под звуки поющих птиц, и впереди еще множество приятных теплых деньков.
Эти сладкие воспоминания — дни и ночи давно ушедшего детства.
Сергей вздохнул и вышел из кухни, шагнул из теплого лета в сумрачную осень…
Усадьба была небольшой — если верить документам два десятка соток, на которых уместились и дом, и маленький фруктовый сад, от которого впрочем, мало что осталось, и воистину непроходимые заросли малины — сейчас они были похожи на огромные мотки ржавой колючей проволоки, которую кто-то неряшливо скрутил в некоторое подобие бухт, затем, очевидно разочаровавшись, оставил, так как есть — капли вчерашнего дождя стекали с пожелтевших стеблей, что так и норовили выскочить за запретную черту ограничивающей малинник грязновато-серой тесьмы, натянутой на покосившиеся железные колья.
От дома, мимо малинника вела мощеная плиткой тропинка. Сами плиты глядели в разные стороны — Сергей дал себе слово перемостить разбегающуюся тропинку, чтобы не пришлось спотыкаться, например, спасаясь от дождя. Он пошел по ней, как в детстве, не поднимая глаз — наступая на серые квадраты. Шаг, еще один…
Он уткнулся в старый покосившийся сарай. Три дверцы — одна бывший туалет, во второй некое подобие душа, и третья крайняя — в ней томился разный хлам, начиная от проржавевшей велосипедной рамы и заканчивая рулоном растрескавшегося рубероида. Не говоря уже про останки сетки-рабицы, полусгнивший брус, и прочее, что имеет свойство собираться внутри каждого себя уважающего сарая.
Сергей развернулся — дом стоял насупившись. Словно старик, который вечно что-то бубнит под нос.
Теперь летняя кухня оказалась справа. Слева шумел осенний ветер, путаясь в останках деревьев. Дорожка уходила из-под ног, протянувшись к самому дому, словно приглашая сделать первый шаг. Желтая листва укрыла землю поминальным саваном, и сырость вчерашнего дождя была прекрасным дополнением к этой незамысловатой картине осени.
Сергей потянул носом — где-то жгли осенние листья, и запах дыма придал особый оттенок мыслям и воспоминания, насытил их осенью, погрузил в нее. И в этот миг, что-то неуловимо изменилось. Неяркое осеннее солнце спряталось за тучами, и в глазах потемнело. Черная громада дома притягивала взгляд. Дом словно приближался, становился больше. Он надвигался всей своей каменной тушей, опасно поблескивая зрачками окон, хмурясь трещинами стен, потемневший шифер вздыбился — дом недовольно ворчал, плюясь крошками штукатурки и мела, подрагивая от гнева.
(Убирайтесь отсюда, покуда не поздно!!!)
Сергей отступил. На миг ему стало страшно, но затем страх ушел, сменился злостью.
— Черта с два! — процедил он, и смерил дом упрямым взглядом.
И дом сдался, отступил, признавая право хозяина находиться здесь столько, сколько тот посчитает нужным. Сергей сделал шаг навстречу. Потом еще. Он шел навстречу дому, замирая от собственной смелости, не глядя под ноги, приближаясь к дому, и дом пятился, съеживаясь, становясь все тем же недовольным стариком, что ворчит иногда, пытаясь привлечь внимание окружающих.
И когда он подошел достаточно близко, дом заговорил:
— Я старый дом, и если ты решил обрести здесь покой, что ж — твое право. Вот только то, что в тебе, парень, вряд ли поможет тебе в этом…
Сергей ухмыльнулся. На самом деле дома не умеют говорить, и все что при желании можно было бы выдать за голос, всего лишь его мысли. Это его вотчина, и здесь ему будет хорошо. Ну а если, кому-то это может прийтись не по душе — на этот случай у Сергея найдется пара дельных мыслей.
Он подошел к дому, и прижался к нему, чувствуя ладонями приятную шероховатость. Дом шептал о том, что все будет в порядке.
(Это просто маленькая проверка, дружище, и ты оказался именно тем сукиным сыном, что способен удержать вожжи в руках, не дать этому дому рассыпаться грудой бесполезного кирпича, не то, что твоя вторая половинка. Кстати, неплохо было бы пойти, взглянуть, как поживает любимая женушка, как считаешь, парень?)
Сергей неохотно оторвался от стены, и пошел к крыльцу, что-то насвистывая под нос…
В доме, его супруга оттерла пот с лица, и с новой силой принялась тереть дверь, пытаясь уничтожить пыль и грязь запустения. Она решила начать с прихожей, затем заняться лестницей. Сначала Надя как заведенная перебирала вещи, сложенные в углу прихожей, большой неопрятной кучей. Сергей решил, что супруга со своим женским чутьем сможет найти применение старым ненужным тряпкам, которые выкинуть вроде бы и нужно, но жалко. Надежда зарылась в кучу с головой, вдыхая пыль, пытаясь найти хоть что-нибудь, что можно было бы использовать в дальнейшем. Потратив пол часа, Надя с сожалением поняла, что придется, пожалуй, выбросить все старье. В конце концов, в этом доме и так было с головой всякой всячины, место которой на свалке.
Она принялась складывать тряпье в огромный картонный ящик, загодя припасенный Сергеем. Потрескавшиеся босоножки, тупоносые, теперь уже не модные туфли мужа, зонтик с торчащими спицами, какие-то ржавые детали непонятного назначения — все это удобно уместилось ящике, в ожидании своей участи.