Он убаюкивал, несмотря на звенящие нотки ярости, что проскакивали между ласковыми словами. Сергей с трудом удержался, чтобы не заплакать вновь. Ему было так худо, как никогда — хуже даже чем тогда, когда он сжимал онемевшими пальцами обжигающий металл в холодном, глубоком колодце, хуже, чем тогда, когда он вслушивался в ночь, замирая от каждого шороха, идущего из старого, покосившегося шкафа. Мир, отчаявшись избавиться от него, уходил сам, становясь похожим на решето, где в пугающую реальность, вплелись маленькие островки мглы, в которых не было ничего, еще немного, и Сергей останется сам, в окружении звенящей темноты, в преддверии тайны, до которой не хватило самой малости.
Сергей заставил себя, вернуться в реальность темного погреба, в эти опостылевшие, покрытые паутиной стены. Он просунул пальцы в щель между дверцами. Подтащил себя поближе. Вибрация усилилась, так же как и голос. Сергей сумел встать на колени, кое-как нащупал замочную скважину, и вставил трясущейся рукой ключ.
Вернее попытался — ключ не подходил.
(А с чего ты взял, что это именно тот самый ключ? Мало ли какое барахло копилось в коробке из-под обуви?)
— Нет! — ошарашено прошептал он, и попробовал надавить сильнее.
Гребаный ключ не влезал в замочную скважину!!!
Возможно этот ключ и в самом деле, от этого замка, но ведь прошло столько лет, наверняка все его металлические внутренности превратились в ржавую труху? Может быть — но замок совсем не был похож на поржавевшего доходягу, и внушал уважение размерами. Сергей пробовал и так и этак — замок не желал принимать ключ.
Потом он лежал на фанерном щите, рассматривая покрытый паутиной потолок. Там, за дверцами ждала награда — теперь он был в этом уверен. Когда он прислонил ухо к одной из дверок, то услышал тихий гул, словно там работал какой-то древний механизм. В ровное гудение вплетались скрежетание и металлические стоны — этот неведомый механизм казалось, доживает последние минуты, и Сергей знал, что было тому причиной.
Ночь заканчивалась, он чувствовал, что вот-вот произойдет то, чего он так страшился — тьма пропадет, развеется и вместе с ней исчезнут без следа тайна и волшебство — уже сейчас они сходили на нет, и можно было ощутить, как они покидают стены старого дома.
— А чего ты ожидал? — равнодушно осведомилось божество. — Ты думал, тебе принесут на блюдечке то, о чем можно только мечтать?
— Но я же делал все, о чем ты только просил! — простонал Сергей, поражаясь тому, насколько ослаб — он с трудом шевелил опухшим языком. В глазах двоилось, троилось, очертания погреба расплывались кровавыми кругами.
Божество рассмеялось. Его смех был похож на воронье карканье — оно откровенно наслаждалось ситуацией.
— Мне еще не доводилось встречать таких наглецов, ей-бо — только посмотри на себя! Все что ты делал — делал в первую очередь для себя. Или ты решил, что мне интересны твои убогие желания? Все, что способен родить твой умишко — лишь тени НАСТОЯЩИХ желаний. И ты думаешь, что небеса распахнутся навстречу, и ангелы вострубят, приветствуя нового героя? Нет, приятель — твой удел боль и сумерки — ты неудачник, неспособный на чудо, ты недостоин его… Все что ты можешь — лишь пьяно махать водопроводной трубой, не удосужившись разобраться до конца с непослушной женушкой. Те не из тех, кто идет до конца — посмотри на себя, ты, жалкое ничтожество — ты свернулся калачом, в шаге от того, к чему шел всю жизнь. Для тебя же будет лучше, если ты останешься здесь. Смотри же — ночь на исходе, и ты проводишь ее взглядом, полным сожаления. Эта ночь не твоя приятель, так что можешь либо оставаться здесь, на пороге, либо валить ко всем чертям — или ты решил, что тебе здесь рады? Ты просто тупой сукин сын, что вообразил себя невесть кем!!!
Сергей слушал глиняного бога, холодея от ужаса.
(Тебя в который раз поимели, приятель, и на этот раз ты проиграл!)
Рвота подкатила острым комком боли — она вывернула наизнанку, и кровавая пена была подтверждением тому, что эта ночь будет последней.
И ночь охотно приняла его к себе. Она стала слаще сиропа, нежнее пуха — обняла, убаюкала, забрала в плен…
Там, где много снов, казалось возможным все — любые желания обретали плоть, становились явью, но кому как не тебе знать, что все это обман, ожившие картинки, которые при первой же возможности снова застынут, станут неподвижными, пугающим!
(Ты знаешь…)
Он сжимал бесполезный ключ, и отрешенно наблюдал, как жизнь выходит из его измученного тела. Потом он что есть силы, зашвырнул его в противоположный угол погреба. Маленькая золотистая искорка унеслась прочь, на миг блеснула и тут же растаяла — ключ укоризненно звякнул отскакивая от стены, и затерялся во тьме.
Все в один миг стало ненужным, лишним. И даже голос божества, который не желал оставить его одного.
— Ты не достоин, дотянуться до неба, ощутить его свежесть. Ты не сможешь целовать облака, и мчаться холодным вихрем, сбрасывая листву с деревьев, пугая прохожих. Твой удел — паутина и сумерки. Не тебе заглянуть за дверцы. Все на что ты был способен — дрожа от нетерпения сорвать несчастную крышку с другой стороны. И ты надеялся, что вот так, запросто поимеешь чудо? Нет, малыш, чудо нужно заслужить. Ты сдался, отказался заглянуть за грань, — так чего же ты теперь хочешь? Чудо не упадет само в руки, оно не продажная шлюха — его не так-то просто обвести вокруг пальца…
— Что тебе нужно? — взмолился Сергей. — Я все делал так, как ты учил… — он плакал, размазывая по лицу кровавую грязь. Чешуйки подсохшего гноя отлетали, обнажая сочащиеся сукровицей ранки.
От боли Сергей на миг потерял голос — она прошлась по скорченному телу, сжарила, спалила заживо, скрутила в узел.
— Уйди, уйди… — Он ворочался, словно с него содрали кожу — не контролируя себя, ослепленный, жаждущий только одного — поскорее бы закончилась эта мука.
— О, как пташечка запела! — насмешливо заметило божество. — Я могу слушать бесконечно, твои пассажи…
Сергей заворочался, засучил ногами, лист фанеры пропитался кровью, и стал скользким. Божество с интересом наблюдало, даже не пытаясь помочь.
А потом, он зажмурился, и закричал, теряя голос. Он кричал, и сырые стены погреба поглотили крик, насыщаясь, впитывая…
— Да, да!!! — Кричал глиняный бог, набирая сил, возвращая потраченное… — Еще, малыш, сильнее!
Сергей оттолкнулся спиной, привставая — он развернулся, и что есть силы ударил по дверцам, чувствуя как вскипает в жилах ярость, ему хотелось сорвать их с петель, и топтать, топтать, бить кулаками, разбивая кости, с пьянящим восторгом, чтобы видеть как прогибается под его ударами металл, и это придавало сил — он бил как заведенный, и гул и вибрация, там, за ними, нарастали вместе с криком, он сорвет их ко всем чертям, и отбросит прочь, и ворвется туда, куда так долго стремился попасть — это его ночь, его время, и даже гребаное божество не в силах помешать ему сейчас, и если оно решится встать на пути — видит бог, ему нечего терять, так что пусть это время останется временем, когда исполняются все желания, кто бы их не загадал…
Он срывал боль и отчаяние, вбивал их в холодное железо, оставляя вмятины. Огромные хлопья ржавчины ссыпались хлопьями, пачкая руки — Сергей превратился в озверевшее существо, он бесновался, пытаясь проникнуть в запретное место…
Крик стих, и Сергей почувствовал странное умиротворение, как будто вместе с криком из него ушли боль и ненависть, страх и неуверенность.
В наступившей тишине, раздался отчетливый щелчок, Сергей поднял голову. Неприступный замок сдался — он висел на дужке, чуть поблескивая стальной улыбкой, словно приветствуя победителя.
(Хей, парень — зачем столько шума? Я обычный старый замок, и как ты недавно верно заметил — мои внутренности давно превратились в ржавую труху. Стоило так нервничать? Достаточно было ударить посильнее, и я к твоим услугам, приятель…)
Сергей замер, не веря самому себе — замок открылся сам собой.
— Ну, вот и все, дружок — тихо молвило божество, и Сергей с удивлением заметил перемены в его голосе. Если раньше его голос звенел сталью, сочился насмешкой и злорадством, то теперь он был торжественно печальным, словно они вместе прошли долгий путь, и теперь в самом конце этого трудного, полного приключений пути, должны были расстаться.