Надя осторожно встала на них, зачарованно наблюдая за тем, как измерительный диск остановился в десятке делений от заветной цифры — если весы не врали, а делать это им не было никакого резона, она действительно похудела. Мать тут же схватилась за голову, и с удвоенной силой принялась восстанавливать утраченное — теперь в тумбочке оставалось все меньше и меньше свободного места от бесконечных передач, тем более, что у Надежды совершенно пропал аппетит, и все что она могла съесть за день — пару бутербродов, да стакан молока.
Теперь к ее новым увлечениям добавилось еще одно — проснувшись, Надя первым делом вставала на весы, с удивлением и ужасом констатируя совершенно невероятное — она худела, таяла на глазах.
Потеряв первый десяток килограмм прямо в больнице, она встревожилась не на шутку — пыталась запихивать в себя как можно пищи, но кусок не лез в горло, да и после первого же бутерброда в животе образовывалась приятная сытость, так что все ее поползновения не имели успеха. Она теряла и теряла вес, более того изменения коснулись не только злополучных килограммов — она стала немного выше, и уже в плечах. Черты лица смягчились, стали более приятными.
Загадочная женщина одерживала победу за победой — всматриваясь в тревожную гладь зеркала, Надежда все чаще подмечала, что образ незнакомки стал проступать более отчетливо, пускай это и казалось невероятным. Уже тогда Надежда могла представить ее — та другая, была необыкновенно хороша собой, ее стройные ножки, аппетитная попка и упругая грудь могли бы стать предметом вожделения для каждого мужчины. Это немного пугало ее, но незнакомка была так прекрасна!
В какой-то степени именно это помогло ей немного прийти в себя. Отвлечься от боли, что сидела занозой. Ей часто снился один и тот же сон: они вместе с дочкой кормят огромную Жданов-Рыбу, и та шевелит плавниками, довольно открывая рот. Проклятая рыба обвела ее вокруг пальца, но не обманула в одном — Надежда менялась на глазах.
За все время, проведенное в больнице, она потеряла половину веса. Это было так непривычно — только темные круги под глазами выдавали пережитые волнения, но с каждым днем они становились все менее различимыми, и ближе к сентябрю пропали совсем, оставив только привычку носить очки с темными стеклами.
Новая жизнь застала ее врасплох. Она заново постигала утраченное искусство быть женщиной — пришлось вспомнить, как пользоваться косметикой, учиться ходить на каблуках (это оказалось неожиданно приятно — ощущать, как пальцы ног стягивают заостренные носы модных туфель на высоченных шпильках), порой ей даже начинало казаться что та, старая Надя — просто старая фотография, найденная среди прошлогодних открыток, и прочего мусора, который так любят собирать домохозяйки.
О том, что она стала вдовой, ей сообщили, как только она начала "адекватно воспринимать окружающую действительность" — отец долго мялся, избегал смотреть в глаза. Из его скупых фраз, слух Надежды вычленил лишь несколько слов, которые сложились в одну фразу, о том, что она больше не жена Сергея. Как ни странно, эта новость не вызвала в ней никаких особых эмоций — так, легкое беспокойство, словно она уже давно похоронила все то, что когда-то было между ними…
Его обнаружили внизу, в погребе. Сергей лежал лицом вниз, обхватив руками железные дверки. Огромный замок, прежде запиравший их, валялся неподалеку. Тучный, усатый участковый, отворил дверцы, и, наклонившись, стараясь не испачкаться, заглянул внутрь. Там, за дверками не было ничего стоящего — несмотря на скудное освещение, (пыль чуть поблескивала в лучах света, падающих из квадратного отверстия в потолке) можно было рассмотреть следы недавнего пребывания хозяина дома — неровные борозды, оставленные пальцами Сергея, клочья одежды, да окровавленные клочья волос. Когда перевернули тело, все присутствующие поспешили отвернуться, с трудом сдерживая рвотные позывы — беззубый рот, запавшие губы, огромные гнойные раны, словно Сергей был мертв уже давно, и только по странному недомыслию перемещался по дому, бродя живым мертвецом — его следы остались на лестницах, в коридоре, соединяющем лестничную площадку с залой, в спальне — тут и там находили лужи засохшей крови и отставшие кусочки плоти. Он гнил заживо, но при этом нашел силы проделать немалый путь, оставив глубокие царапины на потертых ступенях.
Осматривая кухню, участковый обратил внимание на пустую бутылку из-под водки. Понюхав горлышко, он, понимающе кивнув, и уселся за стол, ожидая приезда оперативников. Он так и не рассказал никому, что почувствовал в тот миг, когда открыл железные дверки погреба — в глазах потемнело, а еще он услышал тихий звук лопнувшей струны. На мгновение пол ушел из-под ног, и ему пришлось схватиться за стенку, чтобы не упасть. Потом все прошло, и он поспешил убраться из этого странного места. Некоторое время ему снились сны, как будто он подбирает с пола небольшой отрезок водопроводной трубы, подбрасывает его на руках, замахивается, ощущая приятную тяжесть — в этом месте, он просыпался, и некоторое время испуганно моргал, приходя в себя. Потом все прошло, заслонилось чехардой похожих друг на друга рабочих дней, выходных, редких праздников, и лишь иногда, обходя участок, он, сам не зная почему, останавливался, подолгу замирая возле того места, где за высоким забором темнела громада дома…
Всего этого, конечно Надежда не знала. Все что случилось с ней, она была склонна рассматривать, как нечто вполне объяснимое, вот только каждый раз возвращаясь в мыслях к той ночи, Надя приходила к выводу, что все же было в ней что-то такое необычное… Словно злое волшебство разлилось повсюду, и ночь превратилась в страшную сказку.
Выписавшись из больницы, она наотрез отказалась жить с родителями. Больше всего она боялась, что не сможет вернуться в тот страшный дом, но все ее опасения развеялись, как только она переступила за порог. Дом показался мертвым — он больше не жил своей отдельной жизнью. Похоже, со смертью хозяина, злое волшебство навсегда покинуло его стены.
Не тратя времени понапрасну, Надежда вступила в права наследства, и дала объявление о продаже. Покупатель нашелся сразу — невысокий, крепкий, из новых "хозяев жизни", он сразу же ухватился за возможность приобрести дом. Промчался по комнатам, прикидывая, оценивая, и не торгуясь, выложил сумму, достаточную для того, чтобы купить небольшую квартирку, и жить, не думая о будущем. Он же помог оформить документы, чтобы избежать ненужной канители, благо во всех инстанциях нашлись свои люди. Похоже, расставание с домом, было угодно небесам.
Избавившись от дома, Надежда не смогла отказать себе в желании посмотреть на него еще раз — приехав через пару месяцев, она была приятно удивлена. Тот старый дом, ничем не походил на угрюмого старика. Новые хозяева сменили забор, (Надежда прошлась вдоль ворот, прикасаясь к чугунной решетке ограды), поставили новые окна, разобрали крышу, унылый шифер заменила голубая черепица, разбили у входа два небольших цветника — что и говорить, дом оказался в хороших руках. Надя не стала заходить внутрь — не захотела тревожить хозяев. Постояв немного, развернулась и пошла вдоль дороги, надеясь, что никогда больше не вернется сюда. Уходя, оглянулась — дом, словно прощался с ней. Нахмурившись, Надежда ускорила шаг, навсегда покидая этот город…
И вот теперь, у нее оставалось еще одно, последнее дело.
Надежда прошлась вдоль дороги, громко цокая каблуками, остановилась. От дороги в сторону вела небольшая улочка. Если идти по ней до самого конца, можно попасть в сказку.
Дорога осталась позади, Надя осторожно шла по улочке, вспоминая, заново обретая прошлое.
Когда-то давным-давно, улица обрывалась шлагбаумом, за которым ржавели железные ворота электрической подстанции. Вдоль бетонного забора, змеилась тропинка, а еще дальше, за кучами строительного мусора, колыхался камыш.
Тропинка обрывалась небольшим металлическим мостком через неглубокий ров. Сколько Надежда помнила, ров всегда был заполнен темной водой. Сразу за мостиком, белели стены стадиона.