Надежда решительно выдохнула и воровато оглянулась, на секунду представив, что Сергей застал ее за этими словами. Объяснять любимому мужу, что незнакомый голос предложил заняться (ха-ха-ха!) любовью, нет уж, увольте…
Телефон зазвонил вновь, отозвавшись в голове пронзительным телефонным эхом.
(Давай детка, мне не терпится рассказать, что я сделаю с твоими дряблыми ягодицами…)
Злость хлынула в душу, словно бурный поток, взломавший все преграды, выставленные на пути. Надежда схватила трубку, и заорала в бездушную тишину:
— Я не знаю, кто ты, тварь, но я тебя предупреждаю, если ты еще хоть раз, выблядок (ругательство выскочило из ее рта бойким отрепетированным чертиком, словно отлеживалось до поры до времени, в ожидании своего часа), позвонишь по этому номеру, клянусь богом, ты пожалеешь об этом мразь…
В трубке повисла тяжелая недоуменная тишина, и знакомый, до тошноты голос изумленно выдохнул
— Надежда, ты что?!!
Надя пошатнулась, чуть не уронив ставшую вдруг невероятно тяжелой трубку
— Мама? Это ты?
Тишина в трубке ширилась, (Надя представила, как мать собирается с мыслями, впервые столкнувшись с таким обращением, уже недолго ждать, когда первые морщины вновь сойдутся на широком лице, и капельки гнева упадут на ее голову), и затем разорвалась длинным несвязным монологом. Надежда с трудом успевала выхватывать отдельные слова из мутного потока фраз, из которых явственно складывалось искреннее недоумение по поводу воистину свинской неблагодарности отдельных представительниц дочернего племени.
Первые слезы показались на лице Нади, покрылась липким потом рука, сжимающая трубку телефона. Голос матери все вещал, обрушивая на голову дочери тонны слов.
Всхлипывая, шмыгая носом, Надежда пыталась разбавить причитания, доносящиеся из трубки (одновременно на той стороне провода, мать принялась плакать, размазывая по отвисшим щекам следы праведной обиды), своими слезами.
Когда Сергей, поднялся в библиотеку, жена рыдала как ребенок, комично подергивая нижней губой, вытираясь промокшим носовым платком, и насколько он понял потом из сбивчивых объяснений супруги, телефонная баталия закончилась ничьей.
Вечером, после того, как Сергей закончил заниматься с ней любовью, Надя некоторое время лежала без сна, уткнувшись в плечо мужа. Проклятый телефонный разговор не выходил из головы.
(Я буду следить за тобой…)
Надежда решила не рассказывать Сергею про шалости неизвестного хулигана (просто какой-то псих, набрал случайный номер, чтобы потешить свое больное эго, не обращай внимания детка).
Ничего страшного. У нее все под контролем.
Все в порядке…
Потом дрема навалилась, скрутила, и утащила прочь, в царство снов, на разбитой лунной колеснице. А может быть, это был вовсе и не сон. Просто сонная тишь сгустилась, стала непроницаемой для посторонних шорохов. Пропали куда-то звуки и запахи, остались только полумрак да обжигающий жар лежащего рядом мужского тела.
Еще луна — она стыдливо подглядывала сквозь щели в ставнях, словно надеясь увидеть что-то… непристойное. Надежда досадливо прикусила губу- странные мысли лезли в голову, не давая сосредоточиться. Что-то происходило, но как это бывает во сне, она не могла подобрать точное определение тому странному чувству, когда разглядываешь призрачное наполнение сна, и одновременно видишь себя со стороны, лежащей под одеялом, с бесстыдно расставленными ногами, ощущая, как по бедрам, стараниями мужа, медленно разливается тепло.
Потом она встала. Выбралась из одеяла, и легко спрыгнула с кровати. Прокралась мимо шкафа, почему-то замедлив шаг, вошла в залу. Ненадолго задержалась там, перед тем, как вступить в темный-темный коридор.
В конце коридора, чуть светился высокий прямоугольник зеркала. Надежда зачарованно приближалась к нему.
Ближе и ближе.
На цыпочках.
Мимо детской, в которой не звенели звоночки голосов, мимо библиотеки, в которой дышал жаром обогреватель, вот только она не слышала шума пламени.
Осторожно, чтобы не скрипнули половицы, и не нарушилось очарование зимней ночи.
Медленно, но верно, шаг за шагом, приближаясь к заветной цели.
Надежда подошла к зеркалу.
Справа, сквозь приоткрытую дверь веранды видно было как в замерзших окнах, отсвечивают звезды. Они сияли на небе сотней маленьких кусочков конфетной фольги — ночь будет холодной детка, на то она и зима, чтобы укутать снегом мерзлую землю, и забрать в плен сладких снов.
(Ночь — время, когда засыпает все живое, чтобы уже никогда не проснуться)
Надя коснулась руками холодного стекла. Зеркало ответило на прикосновение вспышкой света, в которой исчезло отражение коридора. На мгновение светящаяся поверхность стала матовой, затем все прояснилось, и Надежда увидела лес.
Огромные, похожие на мачты, сосны чуть покачивались на ветру, их вершины уходили в высь, пронзая небо, затянутое черными тучами.
Там, в зазеркалье, было жаркое лето, и еще Надежде показалось, что если она ненароком окажется там, то наверняка пожалеет об этом.
(В этом лесу много злых зверей, и ночью, в самых темных, укромных местах, вспыхивают красные огоньки глаз!)
Не приведи господь, детка, оказаться там! Этот лес не место для прогулок, впрочем, если хочешь, можешь убедиться сама…
Надежде не нравилось то, что она увидела в зеркале, и еще ей показалось, что она слышит тихий, заунывный мотив:
Надя отпрянула, но все было напрасно.
Зеркало манило к себе. Звало — тягучий мотив забирался в сердце, поневоле заставляя подойти поближе.
Еще ближе — так, чтобы оказаться в самом зеркале — слиться с ним. Пройти сквозь хрустальную пелену, за которой обычный зимний сон, превратится в кошмар. Надежде не хотелось этого.
Вот только этой ночью никого не интересовали желания бедной дурочки — она на цыпочках, миллиметр за миллиметром вновь приближалась к проклятому зеркалу.
И когда она оказалась достаточно близко, хрустальная поверхность треснула с тихим противным звуком, и осколки зеркала разлетелись в стороны. Из прямоугольной рамы дохнуло теплом, и запахами теплого лета. Там, в зазеркалье, время шло так, как ему заблагорассудится.
Надежда услышала пение птиц, и шум высоких сосен. А еще она увидела ручей, и тропинку, что отходила от ручья и вела куда-то вглубь леса.
Картина, что предстала перед глазами, казалась смутно знакомой. Словно она раньше уже бывала там.
(Ну-ка, крошка, нахмурь лобик, и попытайся сообразить, что же ты видишь!)
А видела она корабельную рощу, как на картине, что висела в зале. Вот только деревья не застыли в неподвижности, и мгновение запечатленное художником оказалось вырванным отсюда. Здесь все шло своим чередом — пели птицы, шумели ветви, и журчала вода, унося щепки, опавшую хвою и прочий лесной мусор. Еще немножко, Надежда, и ты окажешься там, и кто знает, кто скрывается в лесу, поджидая одинокого путника, который бредет, сам не зная куда, напрасно надеясь, что дорожка приведет домой, туда, где нет опасности и можно вдосталь ворочаться под теплым одеялом, слушая как шумит за окнами метель, и потрескивают обои, а рядом безмятежно сопит муж, и эта семейная идиллия не нарушится тихим скрипом и неприятными, шлепающими шагами приближающегося существа.
О да, милая — там, в лесу все совсем не так. Хотя лучший способ убедиться в этом — попасть туда, хотя бы на часок. Ну как, крошка?
Надежда сглотнула. Зеркало держало ее, не давая сделать шаг назад. Лес был слишком… живым. Как будто ненадолго открылось окно между мирами — ее настоящим и придуманным картинным. И если она приблизится еще ближе, то запросто окажется там, как бы ей этого не хотелось сейчас.