Подошла к зеркалу, вмазанному в стенку, прямо над умывальником. Повернула кран. Старые трубы недовольно задрожали, и полилась ледяная вода. Надежда улыбнулась своему отражению. Улыбка вышла жалкой и неуверенной, прямо как у муженька, когда тот узнал, что некоторые шалости чреваты последствиями.
(Нет, детка, пока что тузы находятся в колоде, поджидают своего часа. У тебя есть, чем удивить муженька, не так ли? Но не стоит забывать о том, что и у него в запасе найдется пара-тройка идей, что могут прийтись не по вкусу толстой некрасивой тетке, которая каждое утро вытаскивает на свет божий напольные весы, расстроено отмечая путь, который уверенно прокладывает красная стрелка, отмечая все новые и новые килограммы.)
Надя умылась, вытерла лицо полотенцем. Будь что будет, — она постарается отложить момент истины как можно дальше. До тех пор пока не будет готова сказать Сергею всю правду в лицо…
Наверху, в библиотеке, Сергей растолок большую зеленую таблетку, найденную в ящике стола. Получившиеся кусочки он аккуратно засыпал в треснутую стеклянную чернильницу, найденную там же. Теперь добавим немного воды, и получим отличные чернила.
Боже ну и запах! Сергей покрутил носом — как же люди раньше писали подобной дрянью. Хотя с другой стороны, это было довольно необычно и даже как-то… заманчиво. Словно возвращаешься в прошлое, когда не было телевизоров и магнитофонов, и дети в школах писали перьевыми ручками, старательно макали в чернила и, высунув от усердия языки, выводили каракули, оставляли огромные, зловонные кляксы.
Надо же, сколько лет эта таблетка чернил пролежала в ящике стола, поджидая своего часа. И вот теперь прошлое ожило, заиграло зеленым глянцем. Роясь в столе, Сергей нашел увесистое пресс-папье, несколько чернильных ручек (из которых исправных оказалось две), да стопку пожелтевшей, писчей бумаги.
Он разложил все это добро на столе. После чего уселся поудобнее, ожидая пока растворится таблетка. Еще немного и можно будет приступить к работе.
Кроме писчих принадлежностей в столе обнаружилась стопка старых газет, слежавшихся до такой степени, что хрупкие страницы, при попытке развернуть их, ломались с тихим укоризненным шорохом, покрывая пальцы мучнистой пылью.
С трудом Сергей отделил газетный лист, и аккуратно, стараясь не повредить, разложил на столешнице. Как обычно групповые снимки, с указанием лиц слева направо, традиционные репортажи об успехах с полей.
Сергей довольно потянулся. Нужно будет, как следует поработать с прессой. Изучить материалы. Довольно сидеть сиднем, занимаясь, черт знает чем. Пора заняться делом. Ведь это так интересно, ворошить прошлое, разбираясь в событиях, что остались черт, знает где, покрывшись пылью давно прошедших лет.
Рассматривая очередную фотографию, Сергей ощутил знакомый зуд. Похоже, у него действительно будет много работы…
2. В прихожей
Зима и не думала уходить. Она огрызалась холодами, от которых трещали деревья в саду, плевалась грязью, что проступала сквозь медленно тающий снег. Март выдался на удивление холодным. Словно кто-то решил продлить зиму еще на месяц. Обои в зале окончательно пожелтели, пошли миллионами трещин. Каждый раз, заходя в залу, Сергей с тоской раздумывал о предстоящем ремонте. Ну кто, скажите на милость придумал такой глупый способ отапливать дом?
Мало того, что от перегретой штукатурки першило в горле, так еще и гудение обогревателя некогда уютное, теперь окончательно приелось, и действовало на нервы. Каждое утро, просыпаясь от невероятного холода, Сергей первым делом слегка отодвигал ставни, надеясь увидеть, как сквозь тающий снег проступают мерзлые комья земли.
Местами так оно и было, но почти каждую ночь, упрямая зима насыпала новый слой снега, кутая остывшую землю белоснежной простыней. Иногда Сергею начинало казаться, что весна не наступит, и время застынет навеки, вместе с осточертевшими холодами, покрытыми инеем стеклами и опротивевшим гудением обогревателя в библиотеке.
Надежда в последнее время впала в состояние близкое к зимней спячке. Она передвигалась по дому словно тень, глядя перед собой отсутствующим взглядом, впрочем, оживая ненадолго, когда бесполезное солнце заглядывало в окна, заставляя искриться покрытые инеем подоконники.
Каждый раз, когда Сергей слышал ее неуверенную поступь, ему хотелось подбежать к супруге, и как следует тряхнуть, чтобы согнать с ее лица это сонное выражение.
(А еще она заметно поправилась, и пусть тебя не смущает ее взгляд. Где-то в глубине ее глаз, вспыхивают и тухнут лукавые огоньки. Бьюсь об заклад малышка явно что-то замыслила!)
Впрочем, Сергею было не до нее. Он махнул рукой, на все эти семейные баталии, предпочитая плыть по течению, благо пока была такая возможность. Вместо этого Жданов часами просиживал в библиотеке, листая журналы, вороша давно ушедшие деньки, прикасаясь к ним, поглаживая, душой ощущая, как застывшее в пыльных страницах время, оживает под его прикосновениями, возвращая туда, куда не попасть обычному человеку.
(Если он, конечно, не обладает даром поворачивать время вспять…)
С самого утра Надежда возилась на кухне, Сергей со своей стороны надолго обосновался в библиотеке, и только ближе к обеду спустился ненадолго, чтобы посмотреть, как идут дела. Все было в порядке.
(Как всегда…)
Оставив супругу внизу, Сергей не спеша, поднялся по лестнице, толкнул дверь, ведущую в прихожую.
Там было холодно — вода в железном ведре, что стоящем у тяжелого, допотопного шкафа для обуви, покрылась ледяной коркой. Сергей остановился посередине комнаты.
Каждый раз, заходя в дом, он словно переступал через самого себя. Как будто проходил сквозь невидимые ворота, что отделяли один мир от другого. Из зловредной суеты будней, он переносился в светлую пастораль детства, что отзывалось иногда осколками воспоминаний, обрывками запахов, сочащимися из щелей.
А еще его интересовало — что же там, под крышкой погреба, крашенной в один цвет с полом.
Задумавшись, Сергей ударил по ней ногой. Ничего не произошло — крышка оставалась неподвижной. Опустившись на корточки, Жданов принялся исследовать ее. Взгляд тут же обнаружил блестящие шляпки гвоздей, которыми и была намертво прибита крышка.
Нечего было, и пробовать открыть ее. Разве что поддеть ломиком, но Сергей решил, что, вряд ли то, что находится внизу, стоит всех этих усилий.
Что может быть ценного в заколоченном погребе? Пыль и плесень? Белесые лохмотья паутины да холодный земляной пол, покрытый неровным слоем мусора, оставшегося еще с тех времен, когда в погребе хранилось разное добро.
Хотя, если пройтись по закоулкам памяти, возвращаясь в беспокойное детство, можно найти много чего интересного. Иногда достаточно просто вспомнить…
Сережка частенько пропадал за пыльными шторами, предпочитая тихий уют влажных помещений шумному гаму, царящему за калиткой бабушкиного дома. Он откидывал шторы и переносился в другой мир. Мир, в котором нет места глупым проблемам, что люди создают сами себе. Там, за шторами было другое время. Это время застыло в старых вещах, обросло мохнатой паутиной, припорошилось отсыревшей пылью, превратившейся в грязь в затхлом воздухе подвала. Омшаник, полный разных чудес, где разбитые ульи соседствовали с останками кровати и растрескавшимися от времени оконными рамами, с притаившимися в углу сундуками с сокровищами, только и ждущими, чтобы мальчуган запустил в них свои руки — был похож на кусочек другого мира.
Иногда достаточно было присесть на корточки и закрыть глаза, чтобы перенестись хоть ненадолго в прошлое. Прислониться спиной к холодным стенам, чувствуя, как под футболку забираются ледяные пальцы, ощутить неровности и стыки между каменными блоками, из которых была выложена эта часть дома.
И тишина, что царила в прохладном подземелье (на самом деле комнаты нижнего этажа были лишь наполовину углублены в землю, но какое это имело значение, когда на улице лето, и ослепительное солнце дарило свои нежные поцелуи, а парнишка, что замер в темноте, переносился куда-то в другое измерение) сменялась тихим тревожным звуком. Дом дышал, словно живой — тихо капала вода, с крана в ванной, чуть слышно потрескивали деревянные рамы в омшанике, и где-то в погребе деловито шуршали мыши. И тихий голосок шептал в голове, убаюкивал, обещал что-то невероятно заманчивое, и казалось еще немного и стены раздвинуться в стороны, и старый дом превратится в замок, окруженный цветами, а за кованой оградой будет шуметь черный волшебный лес, полный чудес и загадок. И существа, замурованные в толще стен, будут петь серебряными голосами о том мире, куда никогда не попасть простаку, который не желает видеть дальше своего носа, напрасно мечтая о чуде.