— Эй… — негромко позвала Надежда. Коридор отозвался тихим эхом. Надежда вздохнула. Хочешь, не хочешь, а придется покинуть этот уголок уюта, и вернуться назад.
(И куда все подевались?)
Она пошла по коридору.
(Нужно выбираться отсюда… Она навестит женскую консультацию в следующий раз, когда тут будет все в порядке, и не придется передвигаться бочком, ощупывая холодные стены, приближаясь к заветной двери первого кабинета.
Сделав несколько шагов, Надежда остановилась. Каким бы тусклым не был свет, его все же оказалось достаточно для того, чтобы разглядеть номера на дверях кабинетов. Только что она миновала третий. Значит, следующий должен быть второй (или четвертый, в зависимости от того, в какую сторону шла нумерация комнат). Нужно было не спешить, а самого начала следить за номерами.
Следующий номер оказался восьмым. Надежда в недоумении рассматривала пузатую золоченую восьмерку, которая словно ухмылялась своими боками. С противоположной стороны гордо красовалась дверь с пятизначным номером. Черт знает что, а не больница!
Надежда пошла дальше. Номера на дверях сменяли друг друга, причем понять логику, с которой были пронумерованы двери, было совершенно невозможно. Наконец, где-то посередине коридора, Надежда узрела, наконец, заветную дверь.
Она толкнула ее — заперто. Тут же вспыхнул свет. За дверью послышался тихий шорох. Надежда постучала вновь. За дверью кто-то ворочался, натыкаясь на мебель, неразборчиво бубня под нос.
— Минуту — каркающий голос был до удивления знаком — ну конечно, точно такой же был у медсестры, что направила ее сюда.
Надежда поежилась. Это заведение обладало удивительной способностью действовать на нервы. Что-то щелкнуло в двери, и та чуть приотворилась. Надежда открыла ее и вошла в кабинет.
Кабинет как кабинет — прямо по середине было расположено гинекологическое кресло — неотъемлемый атрибут, всем своим видом навевающее мысли об абортах и внематочных беременностях, к нему зачем-то была приделана хирургическая лампа, чуть дальше, вдоль стен стояли медицинские шкафы с инструментами, в углу тоскливо притаился автоклав, покрашенный в унылый серый цвет. В другом углу разместился покосившийся стол, накрытый куском поцарапанного стекла. За столом сидел врач, и что-то торопливо писал (интересно, кто открыл тогда дверь?) — похоже, увлечение письмом составляло единственное хобби всех работников консультации.
Надежда осторожно закрыла дверь и подошла к доктору. Тот поднял голову, и на нее уставились добрые серые глаза. Надежда остановилась, чувствуя, как заколотилось сердце.
Доктор был похож на Айболита из сказок Чуковского. Именно таким она себе и представляла неугомонного доктора — небольшая фельдшерская бородка, усталый взгляд, словно доктор целую вечность только и занимался тем, что (вспарывал животики непослушным мальчикам и девочкам) лечил пациентов, позабыв про отдых и сон. Белизну белого халата портили пятна чего-то коричневатого, словно от пролитого соуса (хотелось бы верить детка, что это не кровь), стетоскоп, висевший на шее Айболита, придавал законченности облику простого провинциального доктора.
Кивнув, чтобы она присаживалась, доктор не глядя, вытащил из стопки на столе, простую школьную тетрадку. Надежда уселась на неудобный, шаткий стул, без спинки. Случайно глянула на тетрадку, и волна страха прошла по телу — на обложке тетради, старательным ученическим почерком были выведены ее имя и фамилия.
Между тем, доктор раскрыл тетрадку и углубился в чтение. Его глаза бежали по строчкам, и бородка смешно подергивалась в такт.
Закончив, доктор довольно кивнул головой в сторону кресла. Дальний угол кабинета был огорожен ширмой. Надежда расстегнула джинсы (в последнее время залазить в них, стало настоящей пыткой), стянула трусики.
Доктор смотрел, как она взбирается на кресло, и в его глазах царила осенняя доброта. Устроившись, наконец, в кресле, Надежда обречено застыла в ожидании осмотра. Айболит, не спеша, подкатил небольшой столик на колесиках, накрытый пожелтевшей простыней. Под простыней угадывались контуры инструментов.
Вымыв руки (растрескавшийся умывальник сиротливо примостился рядом с ширмой) доктор надел резиновые перчатки и приблизился к распластанной в кресле, Надежде.
— Ну-с — добродушно пробурчал Айболит, и приблизил лицо к ее промежности — на что жалуемся?
— У меня задержка — почему-то виновато ответила Надежда. Она чувствовала себя не в своей тарелке.
Доктор понимающе кивнул.
— Детские шалости. Кто ж знал, к чему они иногда приводят… — пробормотал Айболит.
Надежда недоуменно приподняла голову:
— Простите?
Доктор, словно не слыша, продолжал бормотать под нос:
— Гадкие ненасытные девки, сами бросаются на шею, чтобы утолить похоть, и кто потом виноват?
— Эй, послушайте — Надежда попыталась, было привстать, но сильная рука доктора прижала ее к креслу.
— Ну, ну, детка — доктор устремил на нее взгляд своих добрых глаз. — Тебе нужна помощь, не так ли?
Надежда смотрела на доктора, чувствуя, как страх вновь заполняет естество.
Движением фокусника Айболит сдернул простыню, и Надежда, скосив глаза, увидела, как заблестели облупленным никелем инструменты, лежащие в эмалированных продолговатых кюветах. Клещи, щипцы, зажимы, скальпели — все это великолепие только и ждало, когда же доктор займется нужным делом.
— Сейчас посмотрим — по-прежнему добродушно бубнил доктор. — Сейчас…
Из вороха инструментов, доктор на ощупь вытащил самый большой скальпель. Кончик скальпеля опасно блеснул.
— Ну-с, Наденька — доктор излучал тепло и радушие. — Могу сказать только одно — ты беременна, детка…
Надежда сглотнула.
— Скальпель… зачем?
Доктор хрипло рассмеялся.
— Как же, дорогуша — тебе наверняка интересно, кто будет — мальчик или девочка? Вот мы сейчас и посмотрим.
— Я не… — последние слова потонули в неразборчивом хрипении, когда сильная рука доктора вцепилась в шею.
Айболит с силой прижал ее к креслу.
— Сейчас… сейчас — торопливо бормотал он, примериваясь, как лучше сделать первый надрез.
Да он разрежет тебя сейчас! — внезапно поняла Надежда.
(Вспорет твое брюхо, разрежет как свинью, чтобы всласть покопаться в теплых еще внутренностях…)
Ага, детка, все так и произойдет, если ты и дальше будешь продолжать лежать в этом гребаном кресле.
— Пусти! — прохрипела она, извиваясь. — Пусти…
— Конечно, конечно — шептал Айболит, занося скальпель.
(Сейчас детка, сейчас… Потерпи немного, боль будет очень сильной!)
— Я взрежу твой маленький животик, и мы посмотрим, что там, внутри…
Доктор прокричал эти слова, прямо ей в лицо, так, что она ощутила смрадное дыхание — запах гниющей плоти, запах сырой (глины) земли, запах смерти.
(И что, ты так и будешь покорно сжиматься от страха, словно трусливая овца, позволишь этой мрази осквернить твое тело своими мерзкими прикосновениями?)
Это даже не доктор, это какое-то существо, пришедшее из снов, чтобы мучить, измываться, нести боль и смерть…
Надежда извернулась, и что есть силы, саданула существо ногой. Айболит выронил скальпель и схватился за живот. Надежда с трудом даже не слезла — вывалилась из проклятого кресла, и на карачках поползла к выходу. Существо сзади схватило ее за ногу.
— Врешь, мерзкая похотливая сука, ты будешь в моей власти…
Надежда закричала, пытаясь освободиться. Железная хватка Айболита не ослабевала. Надежда вновь ударила ногой, целясь в лицо существа, и вновь, и вновь…
Существо заверещало, падая на пол. Оно ползло за ней, и Надежда слышала, как из его рта вырывается тяжелое дыхание. Существо надсадно сопело, пытаясь дотянуться до нее.
Надежда рванулась к выходу. Она, что есть силы, толкнула дверь, и вывалилась в коридор. Существо взревело и бросилось за ней. Надежда успела закрыть дверь, прежде чем существо смогло дотянуться до ее лица. Дверь вздрогнула. Существо билось об дверь, словно не соображая, как можно открыть ее. Оно бесновалось там, в своем кошмарном кабинете, и Надежда, дрожа от страха, теряла спасительные секунды, вместо того, чтобы броситься сейчас к спасительной двери в конце коридора.