Существо, наконец, догадалось открыть дверь кабинета. Надежда что есть мочи припустила по коридору, который казалось, удлинялся на глазах, растягивался в бесконечность.
Она бежала, и закрытые двери мелькали вереницей золоченых номеров.
(Беги, детка, беги…)
Где-то сзади ее догоняло существо, похожее на сказочного доктора Айболита, чтобы распотрошить своим скальпелем. И от того, кто первым достигнет заветной двери, зависела вся ее дальнейшая жизнь.
По мере того, как Надежда приближалась к концу коридора, ее дыхание становилось все тяжелее.
(Черт, когда она шла к регистратуре, он казался таким маленьким, но теперь же, коридор стал похож на дорогу без конца.)
Дверь была уже совсем близко. Так же как и существо. Надежда явственно слышала его неровное дыхание. И шепот, больше похожий на шипение:
— Давай, маленькая сучка, беги так быстро, как только сможешь, но я все равно доберусь до тебя, похотливая тварь… Я вырежу твое отродье, брошу к твоим ногам окровавленные ошметки. Беги, крошка, беги…
Надежда схватилась за холодную бронзовую ручку, и, что есть силы, толкнула дверь. Дверь даже и не думала открываться. Она оставалась неподвижной, словно кто-то задвинул засов с другой стороны, чтобы дать шанс существу добраться до ее рыхлого тела.
(Боже, ну за что мне это…)
— Давай, давай, Наденька, моя пышечка — существо приближалось, еще несколько мгновений и…
Надежда потянула дверь на себя. Та отворилась с неохотным скрипом, и Надежда выскочила на улицу, оставив за дверью тягостный больничный кошмар.
Она вывалилась из полутьмы коридора, и яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее. Тысячи звуков и запахов — они казались нереальными, так же как казались ненастоящими темный коридор и живущее в нем существо из снов.
Надежда открыла глаза, и уставилась на приборную панель "Москвича". Она сидела за рулем автомобиля, хлопала ресницами, с трудом привыкая к тому, что дурной сон закончился, и солнце, слепившее глаза, нагрело дерматиновую обивку сидений через лобовое стекло, наполнило салон запахом искусственной кожи.
(Да детка, ты просто задремала в машине, и все приключения в темном коридоре больницы не стоят и ломаного гроша…)
Надежда вышла из машины. Здание женской консультации стояло там, где и раньше. Щербатые ступени по-прежнему вели к высокой двери.
(Все как во сне…)
Надя остановилась перед дверью.
(Ну как детка, ты готова рискнуть. Кто знает, может быть, ты сейчас вытянешь главный приз, и за этой дверью окажется все тот же коридор?)
Надежда застыла как вкопанная. Меньше всего ей сейчас хотелось оказаться там, во сне.
Мимо нее прошли две женщины, у одной из них уже был достаточно большой животик. Они о чем-то весело щебетали, совершенно не обращая внимания на Надежду. Та, что с животиком толкнула дверь, и подруги вошли в отделение. Надя, мышкой юркнула вслед за ними, и открыла рот, увидев широкий светлый коридор, совершенно не похожий на тот бесконечный туннель, по которому она бежала не так давно, спасаясь от существа, что так стремилось заключить ее в свои смертельные объятия.
12. Лучшее из времен
На чердаке было душно. Пахло пылью, застарелым пометом и чем-то еще. Словно само время источало этот горьковатый аромат. Время было во всем, — в запахах, в темноте, что скрывала все вокруг, в чудесах и разных разностях, которых наверняка было не счесть здесь — только поищи, и все чудеса на свете упадут к ногам.
(Только наклонись, парень, и все, что здесь есть, станет твоим навеки)
Когда-то давно, когда дедушка еще не построил голубятню во дворе, здесь жили голуби. Дед отгородил небольшое пространство толстыми фанерными щитами, сделал полки, поставил деревянные ящички. Бабушка первое время терпела, а потом, когда ей надоел постоянный шорох на чердаке, все это хозяйство благополучно было снесено вниз, на голубятню. Теперь от этих времен остались только кучки высохшего голубиного помета, скрутившиеся от жары перья да растрескавшиеся ящички.
В дальней стене находилась дверь, которая вела дальше, в глубины чердака. Сергей на ощупь, пока привыкали глаза, открыл ее, и шагнул дальше.
Здесь пахло иначе. Сергей не стал закрывать дверь — он бы просто не смог двигаться дальше, в кромешной тьме. Впереди угадывались какие-то кучи разного барахла. Не барахла, тут же поправил себя Сергей, просто это старые вещи, которые нашли успокоение здесь, на чердаке, они вобрали в себя время, законсервировали его, и если как следует захотеть, всегда можно будет ощутить связь времен.
(Стоит только захотеть, малыш…)
Сергей обогнул кучу тряпья, и наткнулся на очередную фанерную перегородку. Это-то здесь зачем? Он прошел вдоль перегородки, ощупывая фанеру, пытаясь найти проход. Ногти прошлись по гладкой, покрытой толстым слоем пыли поверхности, и зацепились за щель в щите. Есть…
Сергей нащупал дверь. Вперед малыш.
Он толкнул дверь, и время приняло его в свои сладкие объятия…
Голоса, тысячи голосов — они шептали, перекрывая друг друга, то, ослабевали до еле слышимого шепота, то, становились подобными грому. Голоса то перебивали друг друга, то звучали в унисон, рассказывая что-то невероятно интересное, то, что должен был услышать путник, зашедший сюда, в благословенную тьму. Сергей стоял посередине импровизированной комнаты, слушал голоса, ощущая, как проваливается куда-то, теряя связь с миром из которого пришел сюда.
Когда глаза привыкли к темноте, он увидел множество предметов. Кусочки прошлого, запертые на чердаке, они только поджидали, когда Сергей прикоснется к ним рукой, погладит пыльную поверхность, услышит отзвук давно ушедших дней. Подобно старому омшанику, чердак хранил сотни тысяч сокровищ, но если там к ним можно было, прикоснуться в любой момент, то здесь, старые вещи, запертые в темноте, долгие годы ожидали, когда отворится фанерная дверь, и усталый путник, сможет, наконец, узреть все то, что находилось в темной комнате, принеся частицу себя, чтобы получить взамен немного счастья.
Голоса стихли. Остались только вещи, которые ждали.
Вот старый приемник. Когда-то солнце играло на хромированной решетке, и верньеры светились ровным светом, сочный ровный звук лился из боковых динамиков. Это было волшебное время, и приемник источал волшебство. Сейчас он превратился в покрытый пылью ящик, но кто знает, возможно, немного волшебства осталось и сейчас. Сергей коснулся лакированной поверхности.
Маленькая искорка прошла между кончиками пальцев и корпусом приемника. Что-то щелкнуло внутри прибора, и приборная панель на мгновение вспыхнула зеленоватым светом. Сергей отпрянул, сердце заколотилось как бешенное. Приемник зашипел, и Сергей был готов поклясться, что сквозь шипенье проскакивают звуки какой-то старой песни.
И тут же все стихло. Сергей стоял в темноте, и уговаривал сам себя — ничего страшного малыш, просто показалось…
Конечно, не было ничего — ни вспышки, ни музыки. Просто нервы, измученные ожиданием не выдержали, и в голову полезла разная дрянь, хотя возможно, причиной всему могли стать какие-нибудь блуждающие токи.
Сергей ухмыльнулся в темноте.
(Ну-ну, парень, это ты так пытаешься успокоить самого себя? Тогда уже лучше придумай какую-нибудь глупость, вроде статического электричества, или чего еще попроще…)
Сергей присел на корточки, и вновь коснулся приемника. Ничего не произошло. Просто старый покрытый пылью ящик, в нем томятся пересохшие конденсаторы, треснутые радиолампы, и провода, у которых мыши уже давно съели всю изоляцию.
Что-то кольнуло пальцы, и Сергей, как ужаленный одернул руку.
Полегче, юноша, полегче… Сохрани толику уважения к старому приемнику. Кто знает, что там под лакированной поверхностью. Быть может, старик еще на что-нибудь сгодится?
Быть может…
Сергей приподнялся. Вещи (их было много здесь) звали. Пыль, словно благородная седина, покрывала их, добавляла годов, но если стереть ее нервными касаниями пальцев, время, заключенное в этих вещах оживет, и если хорошо захотеть (очень хорошо, малыш!) то все возможно на этом чердаке. Давай же не терять драгоценные секунды, и пока твоя благоверная гостит у любимой мамочки (а там кто его знает, чем на самом деле занимается эта толстая дуреха) самое время пройтись по комнатам чердака, отыскивая истину, которая где-то рядом, покрыта пылью и паутиной, и ждет только тебя, Сереженька.