– Как ты не понимаешь, – торопливо, как будто его кто-то подгонял, заговорил Адам. – Ведь бог создал все. Это он воплотил свой замысел в сущее, а значит, во всем есть крупица его воли. И в тебе, и во мне, и в этом высохшем дереве. И оно – часть его творящего слова. Задумайся, оглянись – во всем есть бог.
Ева непонимающе на него посмотрела.
– Это не объясняет, зачем тебе понадобилось это дерево.
Адам тяжело вздохнул.
– Да далось тебе дерево, – в сердцах воскликнул он. – Разве дело в нем? Это мог быть и камень, или что-нибудь еще. Я хочу, чтобы у нас был знак нашего союза с создателем. Я знаю, он всемогущ и поймет, что это место и дерево посвящены ему. Как поймет и то, что мы помним о нем и хотим искупить вину.
Ева не стала вступать в дискуссию. Она просто подумала, что в семье появился еще один «рот» и надеялась, что еды хватит на всех.
С того дня она заметила, что ее отношения и Адамом стали меняться. Тот стал более замкнут и молчалив, хотя вроде бы никаких осложнений с появлением дерева памяти у них не возникало. Еды хватало, и Адам не скупился на дары святилищу. Да и сама Ева привыкла относить к нему недоеденное. Как то в шутку она сплела венок из цветов и повесила его на одну из веток. Адам, увидев это, расчувствовался и нежно поцеловал жену в щеку. Той даже стало неудобно.
Но мужа она стала видеть намного меньше. Если раньше, поймав добычу, он торопился домой, то сейчас приходил уже затемно и даже иногда отказывался есть, говоря, что перекусил в лесу. Ева переживала, но ничего сделать не могла. Она стала искать себе новые занятия. И преуспела в обустройстве быта. Она часто ходила к озеру ловить рыбу. И как-то сообразила, что из гибких лиан можно сделать ловчую корзину. Она долго трудилась, и ее задумка удалась. Ева похвасталась новшеством, но Адам лишь равнодушно кивнул, и она обиделась.
Берега озера были глинисты. Ева, сидя у воды, лепила из нее разные фигурки. И заметила, что, высыхая, они твердеют и сохраняют форму. Она лепила чаши и пыталась носить в них воду, но они быстро ломались. Она уже хотела отказаться от этой затеи, но однажды осколок чаши попал в костер и после этого затвердел как камень. Поняв, что, обжигая, можно делать посуду прочной, она решила многие задачи домашних нужд.
И все равно Ева понимала, что они с мужем в чем-то живут очень отдельно. Приходя и поев, он уходил к своему дереву и долго с ним разговаривал, размахивая руками. Ева же занимала свой день хлопотами по хозяйству и изобретательством. Научившись делать посуду, она загорелась идеей выращивать ягоды рядом с домом. Методом проб и ошибок она дошла до мысли, что ягодные кусты можно пересаживать с места на место, если сохранить их корни и посадить в такую же, как до этого, землю. И вот неподалеку от озера появились несколько кустов малины и брусники.
Ева не хотела признаваться, но в изменившихся взаимоотношениях с мужем хуже всего было то, что он перестал искать соития, хотя недавно, когда он только оправился от раны, на него просто удержу не было. А сейчас он старался реже на нее смотреть и избегал к ней притрагиваться. Однако обмануть ее было нельзя. Она видела, что он ее хочет и мучается от этого, но тот, тем не менее, держался, сколько мог, и лишь иногда, совершенно изголодавшийся, набрасывался.
Как-то, утомленные любовью, они лежали на груде листьев. Адам, как всегда, был страстен и нежен и сейчас умиротворенно лежал с бессознательной улыбкой. Набравшись храбрости, Ева тихонько спросила:
– Милый! Почему ты себя терзаешь? Я тебя люблю, и мне нравится чувствовать тебя в своем лоне.
Она неожиданно рассмеялась.
– Ты можешь меньше беречь свой отросток и давать ему больше работы.
Адам подхватил ее смех, но тут же посуровел. Он помолчал, а когда заговорил, было видно, что сказанное дается ему с трудом.
– Я поступаю так, – сказал он, – потому что, когда я с тобой, я забываю об отце. А я этого не хочу.
Ева отвернулась и горько заплакала.
Когда Ева поняла, что Адам избегает близости с ней по каким-то «высшим» соображениям, она затаила обиду. У нее в голове не укладывалось, что их живую, никому не мешающую и принадлежащую только им радость можно было променять на какого-то бога, пусть даже и великого. Ладно бы Яхве был здесь, рядом, но ведь его и след простыл. Он отрекся от них. Он, великий отец-создатель, не пошевелил и пальцем, когда людям, его детям, не раз угрожала смерть. И Ева тоже стала избегать соития, отнекиваясь усталостью и плохим самочувствием. А когда и соглашалась, незаметно клала под себя острый камень, который больно колол ее и не давал получать удовольствие. А потом и на самом деле от плотской любви отвыкла и думала о ней, как о докучливой обязанности.