— Я ведь со стразами! — тщеславно возмущалось оно, когда его перевешивали в угол или на сквозняк. — Как можно так обращаться с эксклюзивом!
И взмахивало рукавами, так чтобы камушки сверкнули в свете гудящих неоновых ламп. Лампы начинали гудеть сильнее:
— Расскаж-жите что-нибудь!
Орхидея послушно внимала россказням старшей коллеги — та обожала вспоминать, как побывала на Канарах: молодые прямо из ЗАГСА поехали в аэропорт, и Триумф видела в иллюминаторе океан:
— Весь такой бескрайний! Пошит из шикар-рной импортной ткани с белым кружевом по краю! Цвет, правда, немодный — бирюзовый.
Потом, когда молодожены прибыли в отель, Триумфу
пришлось неделю пролежать в чемодане, но дама это тщательно скрывала.
— Боже мой, я была вся в шампанском! — притворно жаловалась она.
Дешевые платья — а их был целый ряд — при этом нагло усмехались. Эти наряды чаще всего брали на прокат студентки-второкурсницы, вернувшиеся с летней практики. Иногда прямо перед свадьбой они готовились к семинарам и коллоквиумам. И платья были ужасно начитанными. Одно из них могло разложить бином Ньютона. А бледно-голубое, значившееся в прейскуранте «Незабудка», даже разбиралось в обработке металла давлением. Иногда оно нарочно пугало подробностями лампы. (А нечего так восторженно гудеть по поводу блеска каких-то там стразов! Они уж давно из моды вышли). Недорогие платья обычно возвращались из столовых или кафе в пятнах от портвейна, пропахшие дешевыми сигаретами. И потом долго, с пьяным смехом, рассказывали друг другу о флиртах с джинсами и тишотками. Орхидею они считали глупой и несовременной: строит из себя недотрогу! О какой любви речь в наше время? Прикиньте, девчонки: пиджак кашемировый с «Мерседесом» к ней клеился, а она даже рукавом не шевельнула — порядочную из себя строила.
Но в глубине души они завидовали Орхидее, — она уже трижды венчалась в Воскресенском соборе.
— Вы поедете в церковь? — уточняла хозяйка салона, — Тогда обратите внимание вот на это платье, с цветком. У него есть газовый капюшон, вы сможете прикрыть им голову.
Орхидеей чаще всего пленялись менеджеры по рекламе, журналистки и тренеры по шейпингу. А однажды она приглянулась телеведущей. Правда это была начинающая ведущая. Если уж совсем честно — стажер. Но студия решила сделать ей сюрприз и показала сюжет о свадьбе в городских новостях. После этого у Орхидеи просто отбоя не было от клиенток. Самой памятной была, конечно, невеста, которая оказалась невинной (такая нынче редкость!). Жених, как ни странно, точно такой попался. От волнения молодой муж вечером никак не мог расстегнуть крючок под воротничком. И тогда Орхидея повела подплечиками и просто вырвала этот крючок с кусочком тесьмы. (Ничего себе ерунда! А пришивать потом знаете как больно!) Постепенно платье набралось опыта. Отчасти благодаря тому, что одна из невест, примерив дома платье, села в нем читать «Энциклопедию сексуальной жизни». Орхидея розовела и бледнела… А ночью ей приснился черный фрак. Он сыграл на скрипке что-то щемящее, от чего у Орхидеи пробежала дрожь по подолу, а потом подошел и поцеловал ее в самую серединку нежного цветка…
…Орхидея дремала на плечиках, когда в салон вошли жених и невеста. Девушка сделала равнодушный круг по залу — понуро, словно рыженькая пони в зоопарке под вечер, когда не только на детишек в тележке, на сено глядеть не хочется.
— Ритусь, может это? — показал на Орхидею ее спутник — сразу видно, что мерзкий тип! Нет, не толстый, не лысый, в ушах не ковырял и последними словами не ругался, это все ерунда. Просто он вынул из кармана белый в клеточку платок, повернулся в пол-оборота к Орхидее (думал что она ничего не заметит!) и высморкался.
— Варвар, вандал! — возмутилась, призывая внимание остальных нарядов, Орхидея. — Так обращаться с тканью! Вопиющее бескультурье!
— Да, Юрий, можно и это, — отозвалась девушка, глядя сквозь платье и даже, пожалуй, сквозь стену, за которой в магазине «Сельхозпродукты» стояли консервы «Баранина тущеная со свиным салом». И Орхидея заподозрила: жених нелюдим. Она знала, что быть нелюдимым(или нелюбимым? — Орхидея не совесм разобрала) очень печально. Иначе почему уборщица так горестно затягивала по вечерам: «Нелюдимая, нелюдимая, кто ей это говорил, слово горькое сердцу гордому, как на па-амять подарил…». А через минуту, оказавшись в примерочной кабине, платье знало совершенно точно: Ритусь замуж не хочет! Потому что обычно невесты, когда тебя примеряют, так аж вспотеют все от волнения под рукавами и на вороте. И крутятся перед зеркалом, как вентилятор. А эта… Даже молнию не стала застегивать, чтобы посмотреть, хорошо ли по талии? Взглянула один раз в зеркало из-под челки и кивнула жениху:
— Уплати в кассу.
Орхидею положили в шуршащий душный мешок и довольно долго везли по городу в шкаф. И не успела она в шкафу завязать беседу с приветливым летним сарафанчиком, как к Танцовщице пришли близкие подруги. Похоже, их было три — Орхидея услышала, как Рита обращается то к Марине, то к Маринке, то к Маришке. И выяснилось такое!
— Мариш, ну я увлеклась, конечно, Юрием, — нервно закурив, призналась Рита. — По глупости! Но теперь все это перегорело.
— Перегорело! — выдохнуло платье сарафанчику. — Поэтому и дымом так тянет.
Из разговора подруг за дверцами шкафа, Орхидее стало ясно, что Рита безумно любит другого. Зовут его, судя по всему, Пашей, фамилия — Великолепный Артист. И он тоже беспощадно Риту любил!
— Интересная, конечно, фамилия, — шепотом поделилось платье с белыми туфлями.
Те, потоптавшись, припомнили:
— Мы про одного тож слыхали. Акакий Акакиевич Башмачкин. Башмачкин!.. Красота! Великолепный Артист фамилия тож ничего, хотя и похужее.
Каждый вечер, кроме понедельника Рита и Паша показывали в кафе «Весь утиль»(или «Ваш стиль»? — в шкафу была не важная акустика) разные номера. (Что такое номер Орхидея знала, у нее в салоне тоже был номер — десятый). В одном из номеров Паша изображал Страуса. («Господи, Мариш, даже перышка страусиного, налей и мне, на память не осталось», — грустно всхлипнула за стенкой шкафа девушка). По ходу представления, гордый Страус влюблялась в бархатную Гусеницу-Риту. Хотя поначалу собирался ее склюнуть. Или сплюнуть, — в шкафу было не очень хорошо слышно, потому что сидевшая на соседней шубе моль сперва очень громко чавкала, а потом нудно жаловалась на изжогу от лаванды, которую добавляют в «Антимоль». В октябре в кафе пришел Юрий Ларионович, чтобы отметить премьеру своего нового клипа. Ему очень понравилась гибкая Гусеница и он пригласил ее на роль морской волны в свой будущий ролик. А Страуса, который, встряв в разговор, предложил и себя — летать над волной белой чайкой, взять отказался под разными надуманными предлогами. Мол не хочет связываться с «зелеными», которые конечно подсчитают, сколько перьев ушло на костюм, и вообще ростом он, Петух(«Страус» — поправил Паша) маловат. («А сам-то метр с бейсболкой!» — доложила Орхидея постояльцам шкафа). И прочую клипмейкер нес околицу и аховую хинею. Танцовщица несколько дней ломала голову (зачем она это делала? Пуговица сломается — адская боль, а уж голова!..), металась в мыслях. Потом пришла к любимому Паше и между ними состоялся тягостный разговор (видимо он тянулся несколько дней да еще и с гостями). Потом Рита ушла чтобы успеть выучить роль морской волны. А Паша ухода в клип не простил. Его тоже можно понять, с кем ему теперь в кафе номера показывать? Гусеницы, которые в номерах разбираются, на дороге не валяются.
…Волна в исполнении Риты получилась очень трагическая, с солеными капельками на лице. Клипмейкер был жутко доволен и сделал девушке творческое предложение: расписаться. И как назло в этот же день Рита встретила на улице приятельницу, а та сказала, что была в кафе и своими глазами видела: Страус завел другую Гусеницу, кошмар какую вульгарную. Девушка ей поверила. Она знать не знала, что приятельницам, которых встречаешь на улице, верить нельзя. Проплакав целых десять минут, Маргарита позвонила Юрию и пробормотала: согласна я.