Борис не был здесь четверть века, с того времени как пытался поступить в Одесский электротехнический институт связи. В то время институт находился на улице Красной Армии. Если вуз сохранился, то улица, наверное, уже переименована. Институт носил имя создателя радио Попова. Это он помнил хорошо, во-первых, потому, что другого такого в России не было, а во-вторых, такую же фамилию имел его друг и товарищ по факту тех неудачных экзаменов Витя, разумеется, Попов.
Какое-то время он переписывался с Витей, но с распадом СССР друг перестал отвечать на письма.
Борис вышел из вагона последним, постоял на перроне и направился на привокзальную площадь.
Было жарко, хотя чему удивляться, ведь это Одесса.
Борис набрал номер, который ему дали в Новосибирске, но абонент молчал.
«Ни фига себе, — подумал он, — а что делать?»
— Начальник, — обратился к нему один из таксистов, — такси к вашим услугам.
«Может, съездить на улицу Красной Армии?» — подумал Борис, но тут же отогнал эту мысль. Ностальгия всегда связана с приятными воспоминаниями, а неприятные отторгаются памятью.
— Улица Тенистая, — сказал Борис водителю такси, усевшись на заднее сиденье машины.
Машина сорвалась с места и тут же резко затормозила: по пешеходному переходу на красный свет неторопливо шла собака.
Водитель чертыхнулся, а потом добавил в сердцах:
— В Одессе даже собаки не соблюдают ПДД.
Борис никак не отреагировал на эту реплику, понимая, что находится в Одессе, а в ней даже таксисты играют роль одесситов.
— В Одессе впервые? — спросил водитель.
— Нет, — ответил Борис.
Водитель замолчал, а Борис стал вспоминать свой последний день в Одессе.
В тот день он успел завалить последний экзамен, забрать документы и обнаружить в своем кармане последние пятьдесят копеек.
Взять билет на эту сумму до Киева, где у него жила тетка, которая, собственно говоря, и рекомендовала ему поступать в ОЭИ, не было и речи. И он пошел болтаться по городу. На Дерибасовской зашел в пивную под названием «Гамбринус».
Он помнил дубовые столы и лавки без спинок, весьма специфический запах, поскольку под некоторыми столами был желобок, по которому текла вода, и можно было тут же отлить в него то, что ты только что влил в себя.
Ассортимент пива был небольшим: «Жигулевское» и «Рижское».
Он взял кружку и устроился на свободное место.
Первый же глоток освежил его и опьянил. Он вспомнил, что весь день ничего не ел. И зверский аппетит проснулся в молодом организме.
— Не занято? — спросил его мужик средних лет, от которого пахло водкой.
— Свободно.
Мужик выпил кружку пива и вдруг предложил:
— А давай я тебя угощу.
— А давай, — ответил он, удивляясь, как легко согласился на добровольное угощение.
Выпили по кружке, и мужик, уже не спрашивая Бориса, заказал две порции пельменей.
Съели пельмени.
Куда-то далеко ушли от Бориса и проваленный экзамен, и отсутствие денег на обратную дорогу.
А мужик долго смотрел на Бориса, а потом вдруг сказал:
— Слушай. Не убивай меня.
— Хорошо, — так же спокойно ответил он, — не буду.
— Точно не будешь?
— Точно.
— Тогда пойдем ко мне, — сказал мужик, — я тут недалеко живу, у меня жена и ребенок. Жена варит уху. Ты любишь уху?
— Люблю.
— Тогда идем.
И они пошли к нему в дом.
По дороге Борис спросил:
— Ты кто?
— Моряк, — ответил мужик, — я из рейса вернулся, сразу домой, пока жена готовит уху, решил в пивную заглянуть и тебя встретил. Ты рад?
— Рад, — искренне ответил Борис.
— Я тоже, — сказал мужик, и как показалось Борису, тоже совершенно искренне.
— Как тебя зовут? — спросил Борис.
— Анатолий, но для тебя просто Толя.
Они пришли в старый одесский двор, где у моряка Толи была маленькая квартира, в которой его трепетно ждала маленькая рыжеволосая женщина и ребенок трех лет, которого звали по-взрослому Бронислав.
Ребенок крепко стоял на ногах и ходил по комнате, посматривая вверх на незнакомых ему мужчин, и время от времени обнимал за ногу мать, произнося одну и ту же фразу:
— Моя мама.
— Валя, — сказал женщине Анатолий, — это мой друг Борис, он не одессит, но великодушно согласился. не трогать меня.
Женщина в ответ на данную реплику даже бровью не повела, а тут же бросилась усаживать Бориса за стол, который уже был сервирован на трех человек. Видимо, заскоки Толика ей были привычны, а может, это была какая-то непонятная игра взрослых людей, один из которых вернулся после многомесячного плавания, а другой несказанно ему рад, готов простить все его неадекватности.