Сейчас Нелли сидела рядом со мной в автобусе и весело болтала о том, что вчера она будто бы видела чудесный сон, но рассказывать его мне не может. Подмигнув, она рассмеялась, а я, наверное, покраснел. И без паузы и так же весело она сказала:
— Между прочим, ты сегодня станешь стопроцентным американцем.
— Что?
— Секретный гриф, — шепнула она мне на ухо и приложила палец к моим губам. Оглянувшись, она снова зашептала мне в ухо: — А раз ты будешь американцем, почему бы тебе не стать моим мужем? — Она чуть отстранилась и смотрела мне прямо в глаза. — Что с тобой? Это же так просто: я хочу быть счастливой. Понимаешь?
В это время автобус резко затормозил у нового дома, и невероятный для меня разговор с Нелли на том и оборвался. Нелли побежала в дом, даже не оглянулась.
Перед окончанием рабочего дня ко мне зашел Гречихин.
— Ну-ка, встань, я на тебя погляжу.
Я встал, ничего не понимая. Гречихин осмотрел меня с головы до ног:
— Брючки могли бы быть наглажены лучше.
— А в чем дело? — спросил я.
— Тебе что, не сказали? — удивился Гречихин. — Ты же сегодня будешь присягу принимать.
— Что за присяга?
— Военная.
— Почему военная?
— Да ты, я вижу, ребенок, — протянул Гречихин и спросил: — А может, дурачка строишь?
— Ничего не строю, я просто ничего не знаю.
— Ничего-ничего? — ехидно улыбнулся Гречихин одной щекой. — Странны дела твои, господи…
Гречихин ушел, а спустя несколько минут меня вызвали к мистеру Берчу. Предложив мне сесть возле стола, он долго разглядывал меня.
— Мистер Коробцов, я обязан кое-что разъяснить вам, — наконец заговорил он неторопливо и официально. — Дело это чисто формальное. Вы уже давно работаете в американском управлении. Учреждение это носит военный характер. Мы вашей работой довольны и в перспективе видим вас еще более полезным сотрудником. Поэтому мы приняли решение — допустить вас сегодня к присяге наравне с молодыми служащими американского происхождения. Запомните этот исторический для себя день. Для вас присяга означает не только священные обязательства, которые заключены в ней, но и то, что вы фактически примете американское гражданство. Понятно ли вам все это?
— Да. То есть я думаю, что понимаю.
— Вы хотите быть гражданином Америки? — спросил мистер Берч.
Я почувствовал, что медлить нельзя, и ответил:
— Да, хочу.
— Ну, вот и прекрасно. — Мистер Берч откинулся на спинку кресла. — Каждый трезво мыслящий человек понимает, что только Америка может спасти мир от страшной коммунистической опасности. И мы с вами действуем в том передовом отряде, который уже вступил в войну с русским коммунизмом. Пока это война без выстрелов, война тайная, но все же — война. А солдат, идущий на войну, по американским законам обязан дать присягу. Что тут может быть непонятного?
— Да, я все понял.
— Идите к себе. После звонка явитесь на третий этаж, в кабинет мистера Дитса.
Присягали, кроме меня, еще шесть сотрудников, присланных сюда после окончания какого-то военного учебного заведения. Ни одного из них я не знал и никогда до этого не видел. В кабинете Дитса они держались вместе. Я сидел отдельно, с мистером Гленом.
За столом, кроме Дитса, находились Берч и еще трое незнакомых мне людей, один из них был в генеральской форме.
Посреди комнаты стоял маленький столик, на нем лежала Библия, а по краям были аккуратно разложены листки бумаги с текстом присяги.
Американцы по очереди подходили к столику. Каждый брал свой листок и, положив правую руку на Библию, громко читал текст присяги и ставил подпись на листке.
— Поздравляю вас, — громко говорил генерал, не вставая.
Я проделал последним эту процедуру и, несмотря на всю торжественность момента, текста присяги так и не запомнил. В голове остались только угрозы, обещанные за неповиновение старшим офицерам.
Генерал произнес короткую речь.
Он говорил по-английски, и я понял далеко не все. К тому же у генерала были громовой голос и отвратительная дикция.
Когда все стали расходиться, меня задержал мистер Дитс.
— Я хочу, чтобы вы уяснили себе… — сказал мистер Дитс, поблескивая своими выпуклыми стеклянными глазами. — Сегодня в вашей жизни произошло событие, которое в тысячу раз важней всех прослушанных вами лекций и молебнов. Вы стали солдатом американской армии. Как военный человек, скажу вам: соблюдение присяги намного облегчает жизнь и делает ее строго осмысленной в каждом шаге. Нужно только выполнять четко сформулированные приказы. Я желаю вам отныне быть образцовым исполнителем приказов. — Мистер Дитс крепко пожал мне руку.
— Буду стараться, — сказал я.
Вот и все. Я стал американцем и сотрудником американской разведки, оформленным по всем правилам. Отныне я связан клятвой беспрекословно выполнять любой приказ.
Я не могу сказать, что это событие меня особенно взволновало или встревожило. Более того, как мне ни стыдно сейчас сознаться в этом, я это событие связывал главным образом с… Нелли, с тем, что она сказала мне в автобусе.
Вечером мистер Глен пригласил меня поужинать с ним в ресторане.
Вначале он держался, как обычно, весело, много шутил, первый тост произнес в честь свежеиспеченного американского военнослужащего.
А когда мы выпили, неожиданно спросил:
— Юрий, ты не хочешь причинить мне большое зло и большое горе?
— Что вы? Никогда! — воскликнул я.
— Тогда мне надо кое-что сказать тебе. — Мистер Глен придвинулся ближе, нервно притушил сигарету и сказал: — Возможно, я должен был сказать тебе это раньше, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так получилось, Юрий, что сейчас вся моя карьера, можно сказать, вся судьба зависит от тебя. Не удивляйся, пожалуйста, сейчас ты все поймешь. Вскоре после того, как я узнал тебя, у меня возникла идея сделать из тебя разведчика особого класса. Такого, какого наши противники не ждут. Начальство одобрило мой план, но ответственность за все возложили целиком на меня. Сначала, пока они тебя не знали, все шло хорошо. Но последнее время в тебе начали сомневаться. Дитс недавно сказал, что идея моя была правильная, а выбор объекта — сомнительный. И снова напомнил о катастрофе. Я убежден, что их мнение ошибочно, и по-прежнему верю в тебя и в успех моей затеи. И я решил сегодня обратиться к тебе с просьбой…
Мистер Глен закурил новую сигарету и потом долго молчал.
— Вспомни, Юрий, все, что я для тебя сделал, — тихо и с сердцем сказал он. — Вспомни, как я вырвал тебя у черного воронья, как дал тебе возможность учиться, узнать жизнь. Я не хочу сейчас говорить об Америке, о присяге и о прочих высоких материях. Ты для меня сейчас самый близкий и дорогой человек. И настала пора, когда ты можешь сделать хорошее для меня. За хорошее отплатить хорошим. Или погубить меня. Скажи, Юрий!
— Давно хочу. Сделаю, — твердо ответил я. — Что мне нужно сделать?
— Только одно — безоговорочно исполнять все, что тебе будут приказывать.
— Обещаю, обещаю!
— Возможно, что-то тебе не будет нравиться или покажется странным, непонятным, — все равно исполнять.
— Обещаю, мистер Глен!
Он схватил мою руку, крепко сжал ее и сказал:
— Спасибо, Юрий. От всего сердца спасибо. — Он был действительно сильно взволнован.
Да и я тоже волновался. Ведь мистер Глен был самым близким мне человеком. И я самым искренним образом готов был для него на все. И у меня не было от него секретов.