Прокладывая поцелуями путь вниз по его животу, при этом пряди волос щекочут мою кожу, я, наконец, добираюсь до верха его штанов и сажусь на пятки. Когда я тянусь к пуговице на его джинсах, он наносит удар, его ладонь поглощает мою в попытке остановить меня.
— Я не могу. Хриплый тон в его голосе выдает его слова.
— Я тоже хочу попробовать тебя на вкус, Титус.
— Талия… ты не понимаешь. Когда альфы возбуждаются, это все равно что пытаться остановить товарный поезд.
— Кто сказал, что я хочу остановиться?
— Я хочу. Ты не будешь моей, как бы сильно я этого ни хотел.
— Почему? Ты знаешь, что я не девственница, так что, если ты пытаешься защитить мою добродетель, в этом нет необходимости.
— Твоя добродетель важна, но не причина, по которой я отказываюсь.
Мои мысли возвращаются к нашему разговору о его связи с другой женщиной.
— Это …это значит, что ты не чувствуешь со мной той связи, которая была у тебя с Кали?
Его живот напрягается под моей рукой, когда он садится и проводит рукой по моим волосам.
— С тобой я чувствую все. Впервые за долгое время ветер на моей коже и дыхание в моих легких. Мое сердце колотится в груди всякий раз, когда я рядом с тобой. Мои мышцы напрягаются от ярости при мысли о том, что кто-то причиняет тебе боль или прикасается к тебе. Боль с каждой твоей слезой. Не заблуждайся, я чувствую к тебе больше, чем когда-либо.
— Тогда почему ты отказываешься?
Нахмурив брови, он опускает взгляд.
— Если бы случайно ты забеременела моим ребенком, ты бы умерла при родах.
— Как ты можешь быть…
— Я уверен в этом. Кали перенесла инъекции, чтобы ее тело могло вместить ребенка-Альфу. Ты не экипирована.
— Титус. Я почти уверена, что потеря ребенка Уилла была для меня неизбежна. В подростковом возрасте мне сказали, что у меня аномалия развития матки.
Он хмурится сильнее, и я практически вижу вопрос, крутящийся в его глазах.
— Как были ты тогда ожидала, что будешь выполнять обязанности дочери?
— Моя мать была дочерью единственной акушерки в Шолене. Она солгала им об этом, и никто ее не расспрашивал. Она сказала мне, что такая возможность находится в руках Бога. У меня было два года, чтобы произвести на свет ребенка, и если я этого не сделаю, меня с почетом отстранили бы от дочерства. По сути, она хотела, чтобы я стала Дочерью, несмотря ни на что. В конце концов, даже уволенные дочери живут в шикарных домах и наслаждаются привилегированной жизнью.
— Даже если так, я не собираюсь рисковать с тобой, Талия.
— Я никогда… не испытывала оргазма ни с одним мужчиной до тебя. Я хочу отплатить тебе тем же. Я тоже хочу попробовать тебя на вкус. Пожалуйста, позволь мне сделать это. Для тебя.
Конфликт горит в его глазах, и я представляю войну между противоборствующими силами в его голове прямо сейчас. Чтобы облегчить его совесть, я сильно давлю на него, и я уверена, что это позволяет его собственная слабая решимость, потому что я никак не могла так легко сдвинуть этого человека с места. Он — камень и сталь, сшитые воедино решимостью и огромной упрямой волей. Не сводя с меня глаз, он ложится спиной на песок, держа голову поднятой, без сомнения, чтобы наблюдать за мной.
Оседлав его массивные бедра, я расстегиваю его джинсы и стаскиваю их вниз, чтобы освободить его впечатляющий член. Наблюдая, как он гладит его на расстоянии, я не смогла передать его чудовищность, поскольку я изучаю его с гораздо более близкой точки зрения.
Как, черт возьми, я собираюсь засунуть эту штуку в рот?
Я сглатываю, глядя вниз на твердую плоть, которая стоит вертикально, только и ожидая, чтобы пронзить что-нибудь. Как могучий меч.
— Ты не обязана этого делать, — говорит он, возможно, уловив проблеск вычислений, танцующих в моей голове.
— Заткнись. Собирая слюну во рту, я поднимаюсь на колени. Как и замок на его рабском браслете, я понимаю механику этого. Просто я никогда раньше этого не исполняла. Очевидно, что у Титуса больше опыта в искусстве орального секса, но я быстро учусь.
— Все, что ты делаешь, будет доставлять удовольствие, Талия.
Я склоняюсь над чаевыми, и по какой-то богом забытой причине первое, что приходит на ум, — фруктовое мороженое с ягодной водой, которое мы готовили в жаркие летние дни в Шолене. Какими освежающими и сладкими они были на моем языке. От одной мысли о них у меня текут слюнки, и когда я беру Титуса в рот, я слышу его шипение поверх изображений, проигрывающихся в моей голове. У него солено-сладкий вкус, и пока я представляю, как посасываю эскимо, и влажные струйки ягодного сока стекают из уголков моего рта, я жажду большего.