Эта альтернатива, безусловно, ничем не лучше этой, и снова я не могу не задаться вопросом, что бы сказал мой отец, если бы он был здесь.
Тихий стук в дверь напрягает мои мышцы. Раньше никто не заходил в мою комнату так поздно, и, когда свет заливает комнату, я смотрю на отражение в окне, отмечая маленький силуэт, прокрадывающийся через приоткрытую дверь.
— Талия. Шепчущий голос Ясмин разносится по комнате, и я поворачиваюсь на кровати, чтобы обнаружить, что она на цыпочках приближается ко мне, одетая в яркую ночную рубашку бирюзового цвета, которая плохо скрывает ее в тени.
— Послушай меня… есть кое-что, что ты должна знать об играх…
Задетая ее комментарием, я откидываюсь на подушки, и только тогда я замечаю, как ее брови приподняты, а в глазах застыл страх.
— Что это? Спрашиваю я, похлопывая по матрасу, чтобы она села рядом со мной.
Другая фигура, более крупная и устрашающая, занимает ширину дверного проема.
Поворачивая к нему голову, глаза Ясмин расширяются, и она качает головой.
— Я просто … Я была просто … Прости! Она быстро перемещается к шпионящему за ней гиганту.
— Подожди, Ясмин. Я бросаюсь в ее сторону, не обращая внимания на ожидающего там охранника.
— Что ты собиралась рассказать мне?
— Ничего. Я не собиралась тебе ничего рассказывать. Проскальзывая мимо дородного мужчины, она не удостаивает меня даже взглядом, когда выбегает из моей комнаты.
Луч света отступает, тени возвращаются, когда Генри закрывает дверь, и я снова оказываюсь одна в темной комнате.
Глава 8
— Милосердные небеса, ты — видение! Мадам Бомон разводит мои руки в стороны, рассматривая белое платье с оборками, которое она настояла на том, чтобы я надела.
— Богиня чистоты и надежды.
— Это то, кем я должна быть? Апатия в моем тоне не могла бы быть более без энтузиазма, если бы я действительно приложила усилия.
Ее наряд гораздо менее вычурный, с ее струящимся топом и брюками, которые больше похожи на юбку, поскольку они струятся вокруг ее ног, когда она идет. Как вода. Да, это так. Она напоминает мне ходячий бассейн с отливом. Оживленная, но неглубокая.
— Да, — говорит она.
— Отсутствие надежды порождает всевозможные вещи. Преступление. Убийство. Изнасилование. Когда есть надежда, есть и возможности. Амбиции. Опуская мои руки, она тянется к жемчужному ожерелью, прикрепленному к моей ключице.
— Во времена римской Империи жемчуг считался символом богатства и престижа.
Юлий Цезарь настаивал, чтобы их носили только представители правящего класса.
— Они принадлежали моей бабушке. До Драги она была фермером.
Расправив плечи, она позволяет ожерелью упасть на мою кожу и приглаживает то, что, должно быть, выбившийся локон у меня на голове.
— Что ж. Времена, безусловно, изменились со времен Цезаря.
— Так и есть. Я сомневаюсь, что диктатор имел бы какую-либо власть в этом мире.
— Возможно, нет. Это не значит, что мы не могли бы использовать немного структуры. Возясь с одной из складок на моем платье, женщина вызывает у меня желание пошуршать тканью, просто чтобы посмотреть, попытается ли она разгладить ее снова.
— Пойдем, дорогая. Мы не хотим опоздать.
— Ты видела Ясмин этим утром? Спрашиваю я, следуя за ней из комнаты и спускаясь по лестнице в фойе.
— Наверное, где-то суетится, — говорит она через плечо, ее топ танцует вокруг нее.
— Она не сопровождает нас в этих прогулках. Меняя темы, она продолжает болтать об играх и римских гладиаторах — теме, в которой я хорошо разбираюсь, благодаря чрезмерному чтению, которое я прочитала за последнюю неделю.
Выйдя из дома, я замечаю прицеп, прицепленный к грузовику, припаркованному на серкл драйв. Вспышка металла отвлекает мои мысли, и я замедляю шаги, направляясь к задней части здания. Тихий, глухой звук привлекает меня ближе, и болтовня мадам Бомон становится отдаленной. Сквозь решетки трейлера я замечаю что-то блестящее. Огромное. Звук резкого удара доносится до моих ушей, и я отскакиваю назад.
Руки обвиваются вокруг меня, и я издаю вопль.
— Дитя, что ты делаешь? Машина вон там. Схватив меня за плечи, мадам Бомонт тянет меня следовать за ней, но я сопротивляюсь.
— Что там внутри?
— Оборудование.
Еще один взгляд на трейлер, и я, прищурившись, смотрю на нее.
— Оборудование, которое движется? Как будто внутри него что-то есть?