Приторный запах смерти и гнили висит в воздухе влажным облаком, которое попадает мне в горло с каждым вдохом. Несмотря на летнюю жару за этими стенами, у меня такое чувство, будто я ступила в объятия холодного савана, словно попала в морг. Здесь не на чем спать — ни раскладушки, ни даже соломы, которую можно было бы предложить животному на твердом, неумолимом бетоне. Человек был лишен самых элементарных удобств в этом месте.
И часть меня скорбит о нем, потому что без силы и навыков, которыми он обладает, несмотря на его очевидное пренебрежение, меня бы принесли в жертву.
Я не забыла, чем обязана этому человеку.
С припасами в руках я опускаюсь на колени рядом с ним, и мой взгляд сразу же приковывается к шрамам неправильной формы на его коже. Поперек его горла металлическая лента впивается в его плоть, как будто он носил ее некоторое время. Это напоминает мне что-то, что мог бы носить раб, но даже рабы, которых забрали из Мертвых земель в Шолене, не носили таких бесспорно унизительных приспособлений, как ошейник. Цыгане, как их называли другие члены нашего сообщества, содержались в многоквартирных домах, по шесть человек в одной однокомнатной квартире. Они выполняли черную работу, такую как уборка полей и компоста, канализация и трубопроводы, и их каждый день проверяли на наличие признаков инфекции. Это далеко от роскошного образа жизни жителей более богатых районов сообщества, но лучше, чем это. Все лучше, чем сидеть в холодной сырой камере, с руками, прикованными к стене, и металлической лентой на горле, чтобы вести за собой, как какой-нибудь мерзкий комок.
Легкая дрожь пробегает у меня по коже от близости к мужчине, который по меньшей мере вдвое больше меня.
На арене он казался меньше, чем мутация, но здесь, даже прислонившись к стене, он массивен и внушителен. Подходящее для его прозвища, поскольку он напоминает мне богов, о которых я узнала из греческой мифологии, каждая мышца выточена до совершенства, которое мадам Бомон сочла бы достойным демонстрации. Даже в состоянии покоя его мышцы твердые, бугрящиеся от угрозы боли, если кто-то осмелится прикоснуться к нему. Я никогда не видела человека, скроенного с такой точностью. Генетически превосходного во всех отношениях.
Несмотря на слой грязи, его нечесаные волосы и изодранную одежду, его нетрудно разглядеть
он исключительно привлекателен, в некотором роде суров.
Макая тряпку в миску с водой, я отжимаю излишки и осторожно прикладываю ее к первой ужасной ране на его животе. Он даже не вздрагивает от соприкосновения. Осторожно, чтобы не вызвать его раздражения, я смываю грязь с плоти и снова обмакиваю ткань, чтобы смыть кровь.
— Существо, которое сделало это… его когти, должно быть, были острыми, как ножи. Края достаточно чистые, чтобы красиво сшить.
Только тик его идеально вылепленной челюсти свидетельствует о какой-либо реакции на мой комментарий.
— Скорее всего, для тебя это не имеет значения, но я благодарна за то, что ты сделал сегодня. Используя шприц со стерильной водой из набора, я промываю его рану, и крошечный черный комочек грязи высыпается через край, который я смахиваю пальцем.
Мышцы его живота напрягаются от контакта, и мои глаза снова притягиваются к острым углам его лица.
— Я так понимаю, они называют тебя Богом монстров.
Губы подергиваются, как будто он хочет улыбнуться, но не может, он отводит взгляд. Не более чем искорка юмора, которая быстро гаснет, когда возвращается его бесстрастное выражение.
— Ты находишь это забавным. Почему?
— Бога нельзя держать в цепях.
Мужской голос не должен проникать в грудь и будоражить ее, как рука, пойманная в банке с бабочками, но это происходит. Глубокий тембр баритона только усиливает мое очарование, шок от того, что я слышу его речь, разжигает мое любопытство, а глубоко мужественный звук приятен так, как я бы не осмелилась признать.
— И все же, я наблюдала за пятью мужчинами, прежде чем они пали ужасной, жестокой смертью. Но вот ты здесь, всего лишь с несколькими незначительными ранами.
— Если они незначительные, тогда почему ты здесь? Резкость в его тоне говорит о его очевидном раздражении моим присутствием.
После долгого прохождения через зажигалку, чтобы простерилизовать иглу, я продеваю все еще теплый металл сквозь его кожу, следя за любыми признаками того, что он может швырнуть меня через всю комнату от боли.
Ни единого движения в ответ.
— Я имел в виду относительно обезглавливания. Я недостаточно искусна, чтобы пришить голову обратно к плечам.