У него снова дернулась челюсть.
Я затягиваю стежок и прокладываю иглу для следующего, проталкивая ее сквозь необычно толстую его жесткую кожу.
— Ты еще не жалеешь об этом?
— Сожалею о чем?
— Что спас мою жизнь?
— Ты пробыла здесь недостаточно долго, если думаешь, что я пощадил твою жизнь.
— Ты предполагаешь, что Ремус так же плох, как мутация, которая разорвала бы меня на части?
Мгновение он сидит тихо, как будто обдумывая вопрос. У меня такое чувство, что он из тех, кто мудро подбирает слова.
— Это могло бы изнасиловать тебя. Затащил бы тебя в импровизированное гнездо и попытался оплодотворить тебя. Когда его глаза встречаются с моими, я делаю невысказанный вывод, что ему не обязательно говорить вслух.
По сути, именно это Ремус и запланировал для меня.
Я усмехаюсь над этим, собираясь обработать следующую рану, его тревожные слова отвлекают меня, я не могу избавиться от них, пытаясь думать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь менее ужасающем. Я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ему что-нибудь еще, пока не заканчиваю зашивать его последнюю рану, и когда я поднимаюсь на ноги, его кровь по всей моей
руке и на моем белом платье.
Кажется, он обращает на это внимание, его взгляд скользит от моих рук вниз к струящимся юбкам. Именно тогда я замечаю бледно-медовый цвет его радужек под длинными, чернильно-черными ресницами.
Поразительно.
Однако за их красивыми оттенками, которые переливаются при правильном освещении, скрывается острота, своего рода сфокусированный интеллект, которому не место в клетке, как безмозглому зверю. Красноречивая острота, которая заставляет меня чувствовать себя уязвимой, несмотря на его ограничения. Этот человек не идиот, что бы он ни пытался донести.
Нет. У меня такое чувство, что он для чего-то здесь выжидает.
Больше не отвлекаясь на его раны, я улавливаю запах его тела и поворачиваю голову, чтобы сморщить нос.
Бросив свои припасы, я шаркаю к двери и нахожу охранника, сидящего на своем табурете и курящего.
— Простите? Звук моего голоса, кажется, отвлекает его внимание, он тушит сигарету и спешит встретить меня у двери.
— Все в порядке?
— Да, но могу я попросить у вас немного мыла? Мне нужно смыть немного крови.
— Конечно, конечно. Сейчас вернусь.
Оборачиваясь, я замечаю кандалы, приковывающие Титуса к стене, и когда охранник возвращается с куском мыла, я поворачиваю голову в их сторону.
— Есть шанс, что мы сможем их убрать?
— Не-а. Не пока ты здесь. Стоя спиной к Титусу, охранник наклоняется к моему уху и понижает голос.
— Я уверен, что с ним все в порядке, но я бы не стал рисковать.
Хотя я думаю, что жестоко оставлять его прикованным, я киваю.
— Хорошо.
Я возвращаюсь к Титусу, который теперь смотрит в потолок, как будто трещины там могут открыться и показать ярко-голубое небо над головой. Опускаясь на колени рядом с ним, как и раньше, я протягиваю ему кусок мыла.
— На случай, если ты захочешь помыться.
Он ударяет кулаком, натягивая цепь, и я вздрагиваю от лязга металла.
— Трудно что-либо делать, прикованным к стене.
— Могу я помочь?
— Если это тебя так сильно беспокоит.
— Я просто подумала, что это могло бы… стать лучше, вот и все. Я опускаю тряпку, которой пользовалась ранее, в воду, теперь розовую от крови, затем намыливаю мыло. Что бы они ни использовали, это не мыло со сладким ароматом, которое мы покупаем на рыночной площади в Шолене. Это скорее творожистое мыло, обычно изготовленное из щелоке. Нэн иногда использовала его для очистки крови, так как он более абразивный.
— Можно мне?
Расправив плечи, он отворачивается от меня.
— Как хочешь.
Прикладывая ткань к его руке, я чувствую, как его мышцы твердеют под тканью, когда я провожу маленькими кругами по его коже, стараясь избежать новых швов. Я спускаюсь к его рукам, и грязь смывается, обнажая теплую бронзу. Когда я переворачиваю его ладонь, скользя тканью по мозолям, я не могу не заметить, как нежно его большие огрубевшие руки лежат в моих. Я поднимаю взгляд и вижу, что он смотрит на меня сверху вниз, тяжесть его глаз отвлекает меня от уборки, и быстро отвожу взгляд, щеки покалывает от тепла. Мытье губкой для меня не в новинку, поскольку я часто мыла пациентов, прикованных к постели, но что-то в этом ощущается странно по-другому. Более интимное. Я прочищаю горло, возвращаясь к задаче.
— Моя бабушка говорила мне никогда не доверять мужчине без мозолей на руках. Я заметила, что у Ремуса гладкие, как попка младенца.