Из маленького окошка в двери я могу разглядеть глаза Тома, пристально смотрящие на меня.
— Ты все еще там, Талия?
Срочность бьется внутри меня, чувство облегчения захлестывает меня.
— Да, я все еще здесь! Не сводя глаз с монстра, я поднимаюсь на ноги и скольжу вдоль стены к двери.
— Пожалуйста, забери меня отсюда, Том.
— Они забрали мои ключи. Я не могу открыть эту чертову дверь. Но я … Я собираюсь пойти за Агатой.
— Нет! Я придвигаюсь ближе, осторожно, чтобы не спровоцировать скрывающегося Бешенного.
— Это она поместила меня сюда!
— Эта штука тебя не тронула? Тебе совсем не причинили вреда?
— Нет. По какой-то причине он остается на другой стороне комнаты. В этом нет никакого смысла.
— Ну, просто держись там, хорошо? Я посмотрю, что я могу сделать, чтобы вытащить тебя оттуда.
— Пожалуйста, поторопись. Я не знаю, как долго он еще будет держаться на расстоянии.
— Сиди тихо. Я собираюсь сделать все, что в моих силах.
Должно быть прошел почти час, прежде чем Том вернулся с охранниками, которые запихнули меня в эту камеру.
Нахмурившись, я смотрю вверх, туда, где их лица смотрят на меня через маленькое окно.
— Видишь? Говорит Том откуда-то из-за пределов их любопытных взглядов.
— Она — Избранная. Она жива! Ремус оторвет вам всем задницы, когда вернется!
— Агата потребовала, чтобы мы поместили ее туда.
— Тогда приведи Агату! Покажи ей, что эта девушка достойна милосердия!
— Нет. Если она действительно Избранная, она может подождать, пока Ремус не вернется. Если он решит освободить ее, пусть будет так. Мы просто выполняем приказы.
— Если эта девушка умрет, по какой бы то ни было причине, это будет на вашей совести.
Охранники отворачиваются от окна, и я бросаюсь вперед, мой желудок сжимается от их отступления.
— Том. Том, подожди. Не дай им оставить меня здесь! Пожалуйста!
Он появляется снова, его глаза суровы и решительны.
— Это пока тебя не коснулось, и я думаю, что не коснется. Просто сиди тихо. Я собираюсь продолжать пытаться, но ты разозлишь эту штуку, если продолжишь шуметь.
— Хорошо. Я останусь здесь. Просто … пожалуйста, не сдавайся, хорошо? Пожалуйста.
— Я обещаю, что буду.
Время тянется, как мне кажется, целую вечность, и мой желудок урчит от голода.
Лизбет проходит мимо моего окна, и я слышу, как она заносит поднос в камеру Титуса. Запах мяса и хлеба заставляет меня сжаться, чтобы меня не вырвало. Голод сделает меня слабой, и если эта тварь решит подняться и напасть, я не уверена, что я тогда сделаю.
При щелчке двери и звуке удаляющихся шагов я проглатываю слезы.
— Почему ты это сделал? Звук моего собственного голоса эхом отдается в камере, и в ответ слышится только клацанье зубов Рейтера.
— Титус? Я спрашиваю тебя. Почему ты убил его?
Он не отвечает.
Бешенный, кажется, становится все более возбужденным, шипит и щелкает зубами.
— Почему ты убил его! — Мой голос отражается от стены, и я наклоняюсь вперед, кашляя от колючего ожога, который остается в задней части моего горла.
Рейтер выглядывает из своей тени, рыча и щелкая.
И все же Титус не отвечает.
Глава 2 2
Проходит больше времени. Возможно, в другой день, если боль в моем теле от лежания на бетоне будет что-то значить. Такое чувство, как будто мне в горло засунули носок, ощущение сухой ваты, как будто там ком каждый раз, когда я сглатываю. Рычание на другом конце комнаты — это низкий, гудящий белый шум на фоне непрекращающихся помех в моей голове.
Дверь щелкает и распахивается, и Ремус стоит в проеме, прикрытый охранником, держащим какую-то колющую палку.
— Это правда. Изумление в его голосе наполняет меня одновременно тошнотой и абсолютным облегчением.
— Заберите ее отсюда. Немедленно приведите ее в порядок и накормите.
Рычание усиливается, когда двое охранников следуют за тем, у которого палка. Они переплетают свои руки под моими, и бетон царапает кончики моих пальцев, когда они вытаскивают меня из камеры. Только когда я отхожу от этого, Бешенный бросается на того, у кого палка, и при первом же ударе она шипит и замахивается на него. Прежде чем охранник успевает сбежать, Ремус захлопывает дверь, запирая ее, чтобы охранник не смог сбежать.
— Эй! Эй, подожди!
Рычание становится громче, и звуки рвущейся плоти отдаются в моем позвоночнике мучительным напоминанием о том, что это могла быть я, в то время как Ремус стоит надо мной, с любопытством склонив голову набок.