Боль пронзает мои ноздри, обжигая уголки глаз, и, скрипя зубами, я смотрю на него, осмеливаясь сказать что-нибудь умное.
Кажется, что его глаза хотят того же.
Я не могу рисковать тем, что он запрет меня в моей камере сегодня вечером.
— Прости, — выдавливаю я, подавляя желание плюнуть ему в лицо.
— Кого ты планировала оставить этим, хммм? Меня? Мою сестру?
Сказать ему, что это был Титус, может разозлить его.
— Линдси. Чтобы избавить ее от страданий.
Когда он протягивает руку, чтобы обхватить мое лицо, я вздрагиваю, ожидая еще одной сильной затрещины. Вместо этого он проводит большим пальцем по тому, что, несомненно, скоро превратится в синяк на моей щеке.
— Так милосердно. Ты набожная до безобразия. К сожалению, это не самый милосердный путь. Но не бойся, как только ребенок родится, ей больше не придется страдать.
Больные ублюдки.
— Теперь иди в свою комнату.
С пламенем агонии за спиной я выхожу из комнаты и возвращаюсь на нижний уровень, где бросаюсь к кровати. Приподнимая подушку, я обнаруживаю нож, размер которого достаточно мал, чтобы засунуть его мне в штаны, если только я не порежу бедро. Я не сомневаюсь, что Том оставил это для меня, чтобы я могла обеспечить хоть какую-то защиту, на случай, если Агата решит бросить меня обратно в ту камеру Бешеных. Мне страшно подумать, что она может сделать в отместку, когда Ремус уйдет. Каким бы извращенным это ни было, он, кажется, меньшее зло.
Однако такой маленький нож мало что даст против чудовищного Титуса, что ставит меня перед выбором: остаться, чтобы отомстить за Уилла, или сбежать, чтобы избежать оплодотворения психопатом.
Я не могу рисковать потерей возможности обрести свободу. Даже если я понятия не имею, что лежит за пределами этого места, по крайней мере, я буду свободна. И Уилл понял бы. На самом деле, я верю, что он присматривает за мной, надеясь, что я уберусь к черту из этого места. По крайней мере, один из нас должен.
Я выхожу из камеры и тихо крадусь к главному входу. Только два охранника расхаживают по периметру ограждения.
Странно.
С ножом на боку я крадусь к выходу, оглядываясь в поисках других охранников спереди и тех, кто может быть у меня за спиной. Каждый нерв — это живой провод, ожидающий сигнала, чтобы сработать, если потребуется. Рубцы на моей спине напоминают о том, что это, вероятно, будет мучительный побег, но поскольку Ремус уезжает с первыми лучами солнца, я не хочу рисковать еще парой дней в клетке для Бешенных, если у Агаты внезапно встанут дыбом волосы, и она решает прикончить меня на этот раз.
Даже не взглянув в мою сторону, охранники продолжают расхаживать и болтать. Не то чтобы у них были причины беспокоиться о том, что кто-то сбежит из этого места, учитывая то, что Том рассказал мне о вероятности выжить после прыжка.
Впрочем, мне все равно.
Я бы рискнула утонуть, чем подвергнуться той же участи, что и Линдси. И учитывая то, что случилось с Гвен в той пещере, меня удивляет, что она выжила.
Дойдя до угла здания, я делаю еще один быстрый осмотр, прежде чем нырнуть за кусты, где я оставила веревку.
Веревка из простыни, которой там нет.
Я падаю на колени, ища под ветвями кустарника эту чертову штуку.
— Что-то ищешь, Голубка?
Кристаллы страха поднимаются по моему позвоночнику, замораживая меня на месте. Я медленно поворачиваюсь и вижу, что Ремус стоит позади меня, держа в руках именно то, что я ищу.
— Ты умница. Я даже не подумал о простынях.
Когда я поднимаюсь на ноги, я вижу, что Том смотрит на меня с выражением раскаяния, которое признает свою вину, а за ним стоит Титус. Моя грудь сжимается вокруг легких, пока я пытаюсь представить, что на уме у Ремуса. Они сбросят меня с края обрыва? Пусть Титус изнасилует меня на глазах у всей охраны ради забавы?
Судя по высокомерно вздернутому подбородку, Ремусу нравится каждая секунда этого, моего нервного созерцания.
— Выйди на открытое место, где мы сможем с тобой поговорить.
Как бы мне ни хотелось послать его к черту, теперь я хорошо разбираюсь в последствиях неповиновения, поэтому я выхожу из своего укрытия на открытое место. Ветерок с открытой воды ерошит мои волосы и кажется градусов на десять прохладнее, чем раньше.
С самодовольной ухмылкой Ремус поворачивается к Тому.
— Я должен похвалить тебя за честность. Как бы не хотелось тебе быть таким.
Я не сомневаюсь, что Ремус, вероятно, угрожал чем-то столь же ужасным, как расплавление своих пальцев, поэтому я не могу полностью винить охранника.