Хватая две банки тушенки с говядиной, я улыбаюсь перспективе что-нибудь съесть, несмотря на то, что умираю с голоду.
Тяжелый удар эхом разносится по дому, и я вздрагиваю, роняя одну из банок на пол, чуть не задев палец ноги.
Я направляюсь к комнатам, куда отважился уйти Титус, и нахожу его в одной из них в самой задней части дома. На кровати распростерто тело скелета, почерневшее от разложения.
На нем нет следов или каких-либо указаний на то, что он умер от насилия или травмы. Возможно, только от старости.
Или одиночество.
— Он заперся в комнате. Я предполагаю, чтобы собака его не съела. Титус протягивает мне лист бумаги, на котором выцветшими чернилами нацарапана записка.
— Я не могу это прочесть.
Я мгновение изучаю слова на странице, едва в состоянии разобрать несколько, которые в контексте передают суть послания.
— Здесь говорится всем путешественникам: чувствуйте себя как дома. Благослови Бог.
Принято. Я положил записку на кровать рядом с останками мужчины.
— Я удивлена, что никто из людей из улья, которых мы видели там, не нашел это место.
— Они держались подальше.
— Почему?
— Он проклят. Это символ, вырезанный на дереве перед входом.
— Это не имеет смысла. Он приглашает путешественников в дом, который, по его мнению, проклят?
Он роется в ящике ночного столика, где лежит только Библия.
— Он не вырезал этот символ. Если мне нужно было угадать, кто-то нашел это место, захотел предъявить на него права, поэтому они сделали это, чтобы держать других подальше.
— Тогда они могут вернуться.
— Если только они не были убиты. В любом случае, мы останемся здесь. Он засовывает нож в карман и набрасывает края постельного белья на разлагающееся тело.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь сжечь, а затем похоронить его. Или ты надеялся обняться с ним сегодня вечером?
— Если бы я хотела обнять труп, я бы свернулся калачиком рядом с тобой прошлой ночью.
Фыркнув, Титус с легкостью поднимает тело с кровати.
— Думаю, тебе нужно найти какую-нибудь еду, чтобы набить свой рот, Вайпер.
— Так уж получилось, что у меня уже есть. Я поднимаю единственную банку консерв, которую не уронила.
— Я приготовлю завтрак.
Мышь пробегает по полу, и я отскакиваю назад, чуть не роняя вторую банку.
— В этом доме много еды.
— Я скорее умру с голоду, чем съем грязную мышь.
Перекинув труп через плечо, он останавливается рядом со мной и бросает взгляд на банку и обратно.
— Как ты думаешь, из чего сделаны мясные консервы?
Я хмурюсь, глядя на выцветшую картинку с красными кусочками на этикетке банки, и провожаю его взглядом, когда он выходит из комнаты с телом.
— Это не мышиное мясо, — бормочу я.
Несмотря на голод, я игнорирую свой урчащий желудок, чтобы исследовать соседнюю комнату, которая немного меньше. На стенах в ней висят картины. Одна из них — белая лошадь на сером фоне, под которой написаны Deftones. Другая — очертания человека с поднятым кулаком и яростью против машины. На комоде рядом с деревянной кроватью стоит выцветшая фотография в рамке. Мальчик, которому на вид не больше тринадцати, держит рыбу на леске рядом с ручьем, где мы с Титом остановились за водой. Рядом с ним мужчина постарше склоняется к нему, обнимая его за плечи. Подтянутый, мускулистый мужчина, возможно, размером с Титуса, который гордо улыбается. И Юма гораздо меньшего размера, с оттопыренным языком.
Я поднимаю взгляд к окну напротив меня, за которым Титус вонзает лопату в землю рядом с двумя подпертыми крестами, где, как я предполагаю, похоронен сын этого человека и, возможно, его жена.
Холмы заросли травой.
В этом месте ощущается безвременье. Как будто оно оставалось нетронутым долгое время после Драги.
Дальнейшие блуждания приводят меня на кухню, и я ставлю банку тушонки на столешницу, пока осматриваю плиту.
Электрическая.
Странно.
Выходя из дома, я отступаю достаточно далеко, чтобы осмотреть его крышу, и нахожу там солнечную панель. Просека над головой дает ровно столько солнечного света, чтобы поддерживать ее в рабочем состоянии.
Покрытый пылью и упавшими ветками, он нуждается в очистке, чтобы нормально работать, но приступ возбуждения заставляет меня бежать обратно в дом. Я поворачиваю ручку плиты и вижу, что конфорки загораются оранжевым.
— Ты издеваешься надо мной! Я хлопаю в ладоши от смеха и роюсь в ящиках в поисках чего-нибудь, чем можно открыть банку с едой. Однажды мой отец привез из Мертвых земель банку ананасов и с помощью портативного приспособления снял с нее крышку. Я смутно припоминаю, как это выглядит, когда обыскиваю кухню, и нахожу это в ящике с посудой, а также ложку для перемешивания. В другом шкафу можно найти кастрюлю — все это удобно хранить, совсем как на одной из кухонь в Шолене.