Дмитрий Корсак
Бог не играет в кости
0
Над Атлантикой занималось раннее утро. Настолько раннее, что небо на востоке еще не успело окраситься розовым, за иллюминаторами разливалась густая, плотная чернота. Внизу, под «брюхом» самолета, темно-серые облака рваными клочьями укрывали океан, и лайнер словно парил над огромной пушистой шкурой спящего зверя.
Пассажиры чартерного рейса Буэнос-Айрес — Лондон дремали, вольготно развалившись в удобных кожаных креслах. Их не интересовали ни внезапно загоревшееся табло «пристегнуть ремни», ни резкий крен самолета, за которым последовал отчетливый нырок вниз. Две стюардессы, быстро пробежав по салону, умело застегнули спящим ремни и заняли свои места. Лайнер стремительно снижался.
Если сказать, что несколько человек в разных уголках мира, пристально наблюдавших за этим рейсом на экранах гражданских радаров и военных радиолокационных станций, были обеспокоены, — значит, сильно приуменьшить действительность. Они находились в смятении. Первым забил тревогу Лондон. Как только лайнер начал терять высоту, диспетчер вызвал командира, но борт молчал. Диспетчер снова и снова пытался связаться с самолетом, его взволнованный голос срывался на визгливые обертона, но все было напрасно — лайнер по-прежнему безмолвствовал.
Через несколько минут самолет проткнул слой облаков, внизу показались яркие световые кляксы — это были острова Нормандского архипелага. Затем борт пропал с радаров.
И вот тут-то все и завертелось…
I
— Вы не в моем вкусе.
Я с сомнением окинула взглядом его начинающую оплывать коренастую фигуру, нависающий над брючным ремнем живот, потертый плащ и заметила:
— Вы не в моем тоже.
— А это не имеет никакого значения, — усмехнулся он. — Ваше начальство могло бы более ответственно подойти к подбору кадров. Когда я согласился на участие в операции российского агента, то не предполагал, что окажусь в затруднительном положении. Все знают, что я предпочитаю высоких мулаток. В крайнем случае, брюнеток. И что теперь прикажете делать?
Он неприязненно оглядел меня.
Да, я никоим образом не похожа на высокую мулатку, а совсем наоборот — блондинка среднего роста. Придется ему с этим смириться. Мне же придется смириться с тем, что на этот раз в партнеры достался старый ворчливый брюзга. Что может быть хуже?
Вступать в спор мне не хотелось, поэтому я просто сказала:
— В России проблемы с высокими мулатками, а в нашем отделе их вообще нет. А если спросят — придумаете что-нибудь остроумное.
— Например? — прищурился он.
— Это в вашем, а не моем досье написано о чувстве юмора.
Он хмыкнул, но промолчал. Недовольная мина все еще не сошла с его потрепанной годами физиономии.
По-моему, начальство в лице полковника Ремезова или попросту шефа и так сделало почти невозможное, подготовив операцию всего за несколько часов. Сейчас был вечер, я стояла в аэропорту Шарль-де-Голль и пыталась казаться любезной с моим партнером в совместной операции российских и аргентинских спецслужб. Получалось у меня плохо.
Нда… Начало моей первой самостоятельной зарубежной операции вряд ли можно назвать удачным.
Еще утром я ни сном, ни духом не ведала, что придется отправляться за границу. И отправляться, скорее всего, надолго. Где-то в глубине души меня точил червь сомнения, что я не справлюсь, — не такой уж я и опытный сотрудник. Меня беспокоило, что операция готовилась на скорую руку, и мы вполне могли упустить какую-нибудь мелочь, которая наверняка даст о себе знать в самый неподходящий момент. Мне бы сейчас не помешало уверенное плечо опытного коллеги, да мудрые, успокаивающие слова с его стороны. Но нет — приходится выслушивать брюзжание.
Начиналось же все это так…
— Анна, зайди ко мне.
Шеф как всегда был лаконичен. Однако что-то в его голосе заставило меня вскочить со стула, выключить компьютер, убрать бумаги в сейф и быстрым шагом направиться в кабинет начальства.
— Садись, — приказал полковник.
Сквозь приоткрытые шторы в комнату осторожно вползало хмурое московское утро. Оно ничем не напоминало настоящее зимнее утро, каким его описал гений русской поэзии. Снег ни разу так и не выпал, хотя зима уже стояла на пороге — на календаре было 23 ноября. Пару раз снег пытался укутать столицу белым пушистым платком, но будто стыдясь своего порыва, тут же оборачивался слякотью и грязными лужами. Солнце хандрило. Словно простуженный больной, оно укрылось толстым серым одеялом из туч и надолго пропало. И хотя теория глобального потепления была окончательно развенчана, глядя в окно, мне начинало казаться, что в чем-то она была права — ноябрьские морозы остались лишь в воспоминаниях.