— Тебе сколько лет на самом деле?
— В моем мире время течет не так, невозможно перевести в ваши цифры и понятия, — говорит она, немного успокоившись.
— Ну а если сравнить по аналогии с нашей планетой? У нас ты бы кто была? Взрослый, старик, ребенок, девушка?
Яна недовольно засопела, но потом нехотя буркнула:
— Я в своем возрасте, лет 7, думаю.
Вот вам и ответ. Почему-то считается, что божество, творец, демиург, создатель — это всегда умудренная опытом, зрелая сущность, преисполненная любви ко всем своим творениям. Ха! Получите семилетку с полным набором инфантильности, эгоцентризма и детской жестокости.
Валерия смотрит на девочку так, как будто бы видит ее впервые в жизни. Егор явно сомневается — одна его бровь недоуменно ползет вверх. А я верю ей безоговорочно.
— И какой же выход?
— Не дать этому матчу состояться. Тогда игра вернется к первоначальным установкам, а я, наконец… — тихо, с усилием выдавливает Яна и медленно заваливается набок.
Валерия всполошено вскакивает, хватает девочку на руки и уносит в спальню.
— Ты веришь этому ребенку? — спрашивает Егор, когда мы остаемся вдвоем.
— А что мне остается?
Он ждет объяснений, поэтому я продолжаю:
— Больной ребенок в качестве создателя нашего мира — это настолько неожиданно и безумно, настолько непохоже на все, что выдавала цивилизация на тему творца и творения, что в это действительно можно поверить. Вот если бы объявился обворожительный красавец с рогами и голливудской улыбкой и заявил права на Землю или с облака спустился старец с длинной белой бородой и с криком «покайтесь!» метнул молнию в собор Святого Петра, тогда я бы усомнилась: кто-то наверняка пудрит нам мозги, отрабатывая готовый сценарий.
Егор невесело усмехнулся.
— Думаешь, она говорила искренне? Тогда получается, что она здесь в ловушке.
— Да, мне тоже так кажется, хотя все намного сложнее. Она стала заложником этого мира и не может выбраться отсюда. Вспомни ее слова о попытках раз за разом исправить ситуацию. Если она сейчас умрет, то вскоре опять родится здесь, на земле и будет ждать следующей игры иерофантов. Мне кажется, такое происходило уже не раз. И с каждым разом становилось только хуже — это ее слова. Сил у нее, что ли становится меньше. Вполне возможно, сегодняшний матч — ее единственный шанс. И наш, если мы хотим изменить существующий порядок вещей.
Егор качает головой, как человек, который верит и одновременно не верит в происходящее.
— Я давно занимаюсь «закулисой», но такого представить не мог, — ворчит он. — Мне казалось, что я знаю о них все… ну почти все. Еще неделю назад я и помыслить не мог, что существует равная им противодействующая сила, а оказалось, что она не только существует, но и прекрасно осведомлена обо мне. А сейчас вдруг вынырнул этот малолетний «хозяин»… И получается, что известная картина мира опять превратилась в невразумительный сумбур.
В его голосе чувствуется раздражение.
— Но для нас это мало что меняет, — помолчав, добавляет он. — Если сегодняшний матч — реальная возможность убрать от власти «мировую закулису», то мы просто обязаны попытаться.
— Ты так ненавидишь их? И по-прежнему желаешь смерти их королеве? Мне кажется, альтернатива в лице «Верхней десятки» будет не лучше.
Егор сердито бросает свое любимое «песец смердящий» и надолго замолкает. Я тоже молчу. Что толку приставать с расспросами, когда человек еще ничего не решил для себя.
Мы пьем кофе — на кухне нашлась кофеварка и пакет неожиданно хорошей арабики. Мне даже начало казаться, что сейчас самый обыденный, рядовой день, когда есть время для чашечки кофе и неторопливой беседы. Только вот беседы у нас не получилось.
— Почему ты занялся футболистами? Неужели ты сразу понял, что их смерти связаны с «мировой закулисой»?
— Ты мне льстишь, я умен, но не настолько, — невесело усмехается Егор. — Свою роль сыграли случай и мое неуемное любопытство. Мне «посчастливилось» оказаться в аэропорту в тот самый момент, когда погиб Джукич и, конечно же, эта нелепая смерть заинтересовала меня. А потом появился ваш гений со своим увлечением футболом и своими подозрениями. Но я и помыслить не мог, что окажусь втянутым в такое.
Егор делает большой глоток и, задумавшись, вновь надолго умолкает.
Чтобы оборвать неловкую паузу, я включаю телевизор. Седовласый профессор, горделиво сверкая очками, вещает об уникальном приборе, разработанном в Петербургском физико-техническом институте.