«Эта небольшая коробочка на автономном источнике питания скоро станет незаменимой в горно-добывающей отрасли, — убежденно твердит он, — ибо всего за несколько часов работы она способна разрушить… да что угодно, хоть Гром-камень, хоть здание телестудии, хоть…».
«Когда этот удивительный прибор покажет себя в деле?» — осведомляется журналист.
Профессор мнется и затем невнятно мямлит что-то про побочные эффекты, выражающиеся в негативном влиянии на организм.
Я переключаю канал. Новости. Где-то стреляют, где-то проходят демонстрации и бунты, НАТО опять разразилось угрозами в наш адрес. Американский президент в очередной раз сказал какую-то глупость, наш блондинистый МИД, не сдержавшись, съязвил в ответ. Вмешался чин из ЕС, толком не разобрав в чем дело. Очередной перл выдали наши депутаты…
— Знаешь, в чем-то ты права. Нельзя оставить этот мир совсем без управления свыше. Иначе руководить нами будут эти, — Егор кивает на экран, где ожесточенно спорят Трамп и Тереза Мэй, а из московской телестудии их спор перекрывают истеричные вопли Жириновского. — И некому будет схватить их за руку.
Егор смеется. Я люблю смотреть, как он смеется. Чтобы продлить себе удовольствие и поддержать его шутку, роняю первую промелькнувшую в голове мысль:
— Это еще что! Вот если нашим миром будет управлять далеко не здоровый семилетний ребенок… — смеюсь я и осекаюсь на полуслове, видя, как улыбка медленно сходит с лица Егора.
— И давно это пришло тебе в голову? — вкрадчиво спрашивает он.
— Только что. Но я же пошутила!
Он долго смотрит на меня, а потом медленно и очень тихо говорит:
— Представь на секунду, что этот ужасный ребенок действительно тот, за кого себя выдает. А ты не думала, что вся эта возня с изменением функций иерофантов затеяна кем-то намного умнее нас для того, чтобы не допустить такого вот молокососа к управлению планетой? А? Дети они ведь такие… — Егор делает многозначительную паузу. — Фантазеры. Захочет, чтобы мы тут под водой жили или чтобы у нас вырос хвост, придется ведь отращивать и хвост, и жабры. Просто так, по приколу.
Я теряюсь, не зная, что ответить, а Егор безжалостно добивает меня:
— Дети ведь и любимую игрушку в запальчивости могут сломать… Мало ли что она тут нам излагает, а как окажется у себя, так и сотрет игру к чертовой матери, от обиды за нынешние унижения…
— Но… — начинаю я, и закрываю рот, понимая, что возразить мне нечего.
Это тупик. Мы не можем допустить, чтобы выиграла «мировая закулиса», потому что нам не нравится то, какими мы стали. Мы не можем допустить, чтобы выиграл ее противник, потому что опасаемся того, какими мы будем. Но мы не можем допустить срыва матча, потому что тогда выиграет этот непонятный ребенок, а в этом случае мы вообще можем перестать быть.
— Это тупик, — повторяю я вслух.
Больше всего сейчас мне хочется оказаться вместе с Егором в моем номере отеля, где есть огромная двуспальная кровать и бутылка амонтильядо в баре. И пропади все пропадом. Это самое легкое решение и самое приятное. Но где-то ведь наверняка есть и правильное решение. Поэтому я говорю:
— Надо обязательно рассказать Алексу и Холланду.
Егор, услышав фамилию британца, морщится, но молчит.
— Что рассказать Холланду? — раздается сзади детский голосок.
Я оборачиваюсь назад. В дверях спальни появляется Яна. На диване, облокотившись на подушки, сидит Валерия. Интересно, и давно она там сидит?
— Да вот думаем поговорить с Алексом и его отцом насчет того, чтобы команды не вышли на матч, — непринужденно говорит Егор.
— Алекс, я думаю, будет на нашей стороне, — сообщает девочка.
— Откуда ты знаешь?
— Я уже давно с ним по скайпу общаюсь.
— Я не знала, что вы знакомы, — удивленно смотрит на девочку Валерия.
— А кто, думаете, его надоумил самолет похитить? — сообщает та, явно ожидая похвалы.
— Так, может, ты и противоположную сторону тоже надоумила? — вкрадчиво осведомляется Егор.
— Ну да. Я и с ними тоже разговаривала, — не замечая подвоха, говорит девочка.
— Значит, Давид… Это была твоя идея?..
Голос Валерии дрожит.
— Ну, убивать-то я никого не просила.
Яна, поняв, что ее загнали в угол, краснеет. Валерия молча глотает слезы, но лицо у нее становится каменным.
— Все, я пошел, — вдруг резко засобирался Егор.
Он целует меня в макушку и незаметно шепчет в ухо:
— Пока ничего не предпринимай. Когда что-нибудь придумаю, позвоню. Будь с ними рядом.
Яне опять стало плохо, и она отправилась прилечь. Валерия проводила девочку взглядом, но не тронулась с места. Когда дверь в спальню закрылась, она подошла ко мне.